Его голосом «говорят» самые разные аудиокниги: «Госпожа Бовари» Флобера, «Шерлок Холмс» Артура Конан Дойля, «Короли и капуста» О. Генри и сотни других шедевров литературы.
— Вы говорили, что в детстве одной из ваших любимых передач была «Театр у микрофона».
— Да, да, одна из, скажем так.
— Это оказало влияние на ваше желание стать актером?
— Не думаю, что это напрямую оказало влияние. Строго говоря, я в артисты даже не собирался. Просто это было очень интересно, это завораживало – и «Театр у микрофона», и «Клуб знаменитых капитанов».
Кем, если не артистом?
— В детстве кем только не мечтаешь быть! (Смеется.) Моряком, потом меня прочили в чертежники, отец у нас был учитель рисования и черчения в школе, и ему казалось, что я могу по этой стезе пойти. А с театром меня связали случайные вещи. Старший брат мой, Владимир, очень хотел поступать в театральный. Он подтолкнул меня, я пошел в юношескую студию театра имени Станиславского. Школа отошла на второй план. И потом уже никуда, кроме как на актерский, не хотелось. Первый год я не поступил, но зато на следующий мне предложили пойти в Детский театр, у них как раз шел набор. И, получилось, где учился, там и пригодился.
— Вы попробовали себя и как актер театра, и как актер кино. Что вам больше по душе?
— Я театральный человек, абсолютно. Душа к кино никогда не лежала. Я поначалу отказывался от ролей в кино, потому что у меня в театре были интересные роли, и мне необходимо было быть в театре, это было так интересно, мне нужно было играть там, нигде больше. И вот так я отказался от кинокарьеры. Это решило мою жизнь. Я поснимался, конечно, но никаких открытий я не сделал для себя. А театр – дело живое. Его формы, его повороты. Когда ты можешь пробовать такой характер, другой. В кино обычно загоняют в типаж, там нет возможности без конца ломать, искать себя. В театре, конечно, тоже есть такая болячка, но меня это миновало.
— А что насчет аудиокниг? Есть ли тут простор для творчества?
— Да, да, свобода творчества здесь есть. Я всегда любил радио – как работу интеллигентную, и много работал в свое время и на детском радио, и в «Литдраме» работал. Причем попал я в аудиокниги случайно. В «Союзе» работал знакомый мой один режиссер, и мы с ним как-то встретились – я тогда шел в театр имени Гоголя, — и разговорились. Он сказал, что записывает аудиокниги, а я – ну, мол, если будет что-то, зови. И уже через неделю позвал, не забыл. И слава богу, что такая работа есть. Бывает, конечно, что и справочники приходится читать, какую-то специальную литературу, но вместе с тем есть очень хорошая литература, которую я записал.
— Какие аудиокниги в числе ваших любимых?
— Ну, мне говорили, что я хорошо читаю приключения. Например, «Шерлока Холмса». Я сам с удовольствием читаю детскую литературу. Есть романтические какие-то вещи, лирические, которые близки. Я с наслаждением читал «Госпожу Бовари» Флобера. Рыбаков, например, это тоже мое. Это я чувствую. Где есть судьба, где есть прикосновение, где можно это услышать, передать чужую жизнь, побыть с ней – это мое. А вот, скажем, Хэмингуэя я не считаю своим. И уж совсем не считаю своим Борхеса. Он жесткий, железячный такой. Сухой, отжатый. Для него, мне кажется, нужен другой тембр. Еще я трудно брался за Симонова. И хотя мне говорят, что я прочитал хорошо, достойно, но военная повесть это, все же, не мое. Но, тем не менее, чем больше тебе кажется, что это не твое, тем интереснее найти подход. (Смеется.) Самое интересное, самое творческое в этом – прочесть новую книгу не так, как читал прежнюю. Я мечтаю когда-нибудь прочитать Гайдара, скажем. Еще я бы хотел прочитать «31 июня» Джона Пристли. Там много героев, действия, повесть совершенно замечательная.
— Вы активно работали с молодыми актерами.
— Вовлекали меня в преподавание тяжело – я с юности считал, что нужно что-то уметь, прежде чем кого-то учить. Еще я работал в Гнесинском училище, где тогда еще был отдел музыкального театра. Мы начинали с Анатолием Ахреевым, но он потом оттуда ушел, и я совершенно внезапно сделался худруком курса. И остался. Потому что уверен, что бросать детей нельзя. Если ты кого-то повел за собой, будь добр за них отвечать до конца. Я работал с разными возрастами: и школьники, и взрослые, и даже те, кто менял свою профессию – переходили из математики в искусство и так далее. Это очень интересно. Поддерживает тебя в форме. Дети, взрослые – они каждый год меняются, всегда замечаешь перемены от курса к курсу, каждый год люди несут с собой что-то новое, что-то другое. И вроде ты рассказываешь о том же самом, а вроде бы и нет. Сейчас вот меня пригласили в театр Александра Калягина на должность педагога-режиссера. Не знаю, что из этого выйдет, но мне интересно попробовать поработать со взрослыми актерами. Скажем так, я дал себе установку, что это будет интересно. (Смеется.)
— Как вы считаете, справедливо ли обвиняют молодежь в том, что это благодаря ей театр сейчас стал чем-то развлекательным и несерьезным?
— Мне кажется, диктует время. В девяностые было тяжело. Вылезло огромное количество чернухи, чего-то грязного, чего-то такого ужасного. Пошли те постановщики, которые сейчас переворачивают классику с ног на голову. Сейчас театр, все же, пытается найти баланс. Он занимается уже чем-то серьезным, хотя шоу все же остаются. Это переходный период.
И хотя чернуха сейчас есть, я, все же, вижу в театре другое. В театр люди идут за светом. За лучиком. За тем, чтобы набрать энергию, чтобы прожить завтрашний день.
Иван Союзов, «Союз» (soyuz.ru)