На улице шел мокрый снег, под ногами чавкало, и на душе было паршиво. В последнее время на меня часто нападала хандра — не знаю, почему. Вроде все нормально, а душу ничего не радовало. Всё как-то не так, все не то… «Запить, что ли?» — подумал тоскливо. Но вместо бара отправился к Семену.
— Говоришь, тошно? — разливая кофе, спросил приятель.- Это у тебя синдром усталости.
— Тоже мне диагност!- усмехнулся я.
— Представь себе! Хочешь, дам совет?
— Спасибо, не надо! Ты детский врач, вот детей своих и лечи!
— М-да-а-а, — многозначительно протянул Семен, — тяжелый случай. Кстати, насчет детей… У тебя ведь отпуск скоро. Не хочешь пару недель волонтером у нас поработать? Сразу вся хандра пройдет. Уверяю!
— Оттого что горшки буду выносить?
— Для этого нянечки есть. А ты будешь общаться с детьми. У нас ведь есть такие, к которым никто не приходит.
— Иногородние?
— Не всегда. Есть и местные. Родители алкаши или просто устали бороться.
— Что значит «устали»? Это же их дети?
— Ну, знаешь, иные и здоровых детей бросают, а тут — больные. Да и еще с таким страшным диагнозом.
— Все равно – сволочи!
— Ладно, не кипятись! Лучше скажи: сможешь выступить в роли добровольного помощника?
— Так я в медицине не смыслю!
— И не надо. Будешь разговаривать с детьми, читать им книжки. Иногда слово помогает лучше всякого лекарства.
— Слово? Сомневаюсь…
— Тогда поверь моему опыту. Знаешь, что самое трудное? Сделать так, чтобы больной поверил в то, что выздоровеет. Иначе медицина бессильна.
— Ну… не знаю, — продолжал я сомневаться. – Сказать по правде, мне еще с детьми не приходилось общаться…
— Скажи лучше, что дрейфишь! Я прав?
— Ладно, — пробурчал я. – Считай, уговорил!
Той ночью мне не спалось.
Проснувшись, я отправился в ближайший магазин и накупил сладостей.
— Что это ты с собой приволок? — кивнув на объемные пакеты, спросил меня при встрече Семен.
— Как что! Гостинцы, конечно. Не идти же к больным детям с пустыми руками…
— Ясно. А что купил? Игрушки?
— Еду. Вернее, сладости. Бисквиты, конфеты, шоколад…
— Конфеты? – Семен поскреб небритый подбородок. — Черт, забыл предупредить: нельзя им сладкого: оно вызывает тошноту… Оставь в ординаторской — пусть девчонки разберут.
Получив ответный кивок, приятель повел меня знакомиться с завотделением. Когда мы от нее вышли, тихо сказал:
— Наталью считают железной теткой, но для больных она господь бог. Безнадежных с того света возвращает. Разгильдяйства не терпит. Сама сутками торчать здесь готова и другим спокойно жить не дает. Если достанут – матом ругается, как сапожник. Только ее все равно все любят. Думаю, ты с ней тоже поладишь!
Я лишь плечами пожал: мол, чего загадывать? Поживем – увидим…
Первый день прошел тяжко. Никогда не думал, что буду испытывать что-то вроде вины за свое цветущее здоровье, глядя на облысевших после химиотерапии детей, которые безвинно вынуждены терпеть поистине адские муки. Я старался быть как можно полезнее и хватался за любую работу: возил ребят на процедуры, играл с ними в «морской бой» и «крестики нолики», разговаривал… И только один парень, четырнадцатилетний подросток по имени Роман, не хотел ни с кем общаться. Обедать отказался – лежал, отвернувшись к стене. Когда я пытался его уговорить, зло дернул плечом: «Отстаньте! Не хочу никого видеть! И есть не хочу – быстрее сдохну»!
— Идите во вторую палату, Олег, — услышал я за спиной голос заведующей. – Я сама поговорю с Ромой.
Когда я позже проходил мимо, увидел, что Наталья Сергеевна усадила парня в кровати и кормит с ложечки.
— Понимаю, что после «химии» тебе нехорошо, — говорила она, протягивая очередную ложку. – Но ведь ты должен показывать пример малышне. Ты для них авторитет, верно?
— Верно, — кивнул он. – Буду показывать, Наталья Сергеевна.
— Вот и хорошо, — похвалила она. – Теперь вижу, что ты меня не подведешь…
Я подождал, пока она выйдет. Пошел следом по коридору.
— Наталья Сергеевна, а к Роману кто-нибудь приходит? Ну, например, родственники или друзья…
– Раньше мать приходила, — вздохнула она. – А потом пропала. На телефонные звонки не отвечает. Жаль парня. Поддержка и любовь близких ему сейчас просто необходимы.
— Скажите, а у него улучшения есть? Он сможет выкарабкаться?
— Не стану врать – нет. И он об этом знает. Только никогда с ним об этом не говорите и не жалейте. Ни в коем случае! Слышите?
— Слышу, — кивнул я. Дождавшись, когда Наталья уйдет, я отправился к Роману. Присев рядом, спросил: — Хочешь, завтра принесу ноутбук, и мы с тобой поиграем в футбол?
— Хочу, — оживился парнишка, — если вам не жалко, конечно.
— Еще чего! – отмахнулся я.
Три следующих дня мы с Ромой играли в футбол. Я видел, что его это утомляет, но он не жаловался. А на четвертый день и вовсе меня удивил: застал его непривычно бодрым. Обрадовавшись, сказал: «Неплохо выглядишь!»
— Да уж стараюсь, — он грустно улыбнулся. – Это я для Наталии Сергеевны. Знаешь, сколько она на меня сил положила? Даже умирать стыдно. Как будто этим ее подведу…
У меня вдруг перехватило в горле. Пока собирался с духом, чтобы ответить, паренек закрыл глаза. Подумав, что он уснул, я осторожно накрыл его до шеи одеялом и вышел из палаты… Спустя полчаса одна из медсестер сказала, что Роман умер. Потрясенный, я пошел к Наталье Сергеевне и рассказал все, что он говорил мне перед смертью…
— Мужественный мальчик, — врач скорбно вздохнула. – Я уже много лет здесь работаю – и все никак не привыкну к смертям… Каждый раз такое чувство, что чего-то не доделала, упустила что-то нужное, важное…
— Неправда, — возразил я. – Все здесь знают: вы делаете для этих детей все, что в ваших силах.
— Идите, Олег, — прошептала она. – Я должна заняться бумагами.
Чтобы не оставаться со страшными мыслями наедине, отправился искать Семена. Сема осматривал новенькую девочку. Ей было не больше семи. Остановившись в дверях, я взглянул на лежащие поверх одеял ручонки. Тонкая, почти прозрачная кожа была сплошь покрыта огромными синяками, оставшимися от капельниц и уколов. Увидев это, я не мог двинуться с места. Малышка вдруг улыбнулась мне.
— Здравствуй. Ты здесь тоже работаешь?
— Работаю, — с трудом выдавил я.
— А мне снова «химию» будут делать… Я Катя. А тебя как зовут?
— Олег, — сглотнув слюну, я присел рядом с кроватью, осторожно погладив Катины пальчики. – Боишься?
— Не очень, — отмахнулась она, потом потянулась к моему уху: – А ты разрешишь мне на Новый год поехать домой?
— Ну, об этом надо у доктора спросить.
— У него? – Катюша ткнула тоненьким пальчиком в сторону Семена.
— У меня, — подтвердил тот. – Если ты будешь выполнять все процедуры…
— Конечно, буду! – закричала она. Потом снова обернулась ко мне: – А ты почитаешь мне книжку? У меня есть про Мюнхгаузена и про Гарри Поттера.
— Обязательно почитаю, — сказал я, хотя надеялся пораньше поехать домой, чтобы нормально выспаться.
— Погоди, Катя… — перебил Семен. – Олег, ты о чем-то хотел меня спросить?
Я отрицательно мотнул головой:
— Да нет, это может подождать…
Выйдя из палаты, потянул друга за рукав:
— Скажи, ты давно знаешь девочку?
— Катюху? Здесь эту балаболку знают все! Девчонки прозвали ее Солнышком! Самый необыкновенный ребенок из всех, каких я видел… Впрочем, сам поймешь, когда пообщаешься!
— А родители у нее есть?
— Только мать, она вдова, живет в селе, воспитывает еще пятерых детей. Как только Кате становится лучше, мать забирает ее домой. Но потом девочка снова возвращается к нам. И, боюсь, на этот раз бедняге уже отсюда не выйти…
— Ты хочешь сказать, что она умрет?
— К сожалению, — сняв очки, он посмотрел на меня виновато: – Прости, но в данном случае мы бессильны. Девочка поступила к нам слишком поздно. Нам ее не спасти.
— Она об этом догадывается?
— Не догадывается – знает. Мать сказала ей, что однажды с неба спустятся ангелы и заберут ее с собой.
— Прямо так и сказала? Ну и мамаша! Одуреть можно!
Через полтора часа я принес Кате больничный обед и был очень удивлен ее прекрасным настроением.
— Ой, супчик! – обрадовалась она. – Я такой люблю. Тетя Наташа говорит, что кушать надо медленно, тогда тошнить не будет… У меня идея! — вытащив из-под подушки книжку, Катюша протянула ее мне. – Любишь «Приключения Мюнхгаузена»? Тогда прочитай вслух, а я буду есть. Хорошо?
Я кивнул. Затем сел на стул рядом с кроватью и начал читать. Катя слушала и ела. Ела медленно, поэтому, когда тарелка опустела, я успел дойти до половины книжки.
— А здоровски он летал на ядре, да? – завистливо вздохнула девочка. – Я бы тоже хотела попробовать. Хотя мама сказала, что когда за мной прилетят ангелы, — запнувшись, она посмотрела мне в лицо не по-детски серьезно: – Слушай, а ангелы взаправду есть?
— Конечно, есть! Просто до поры до времени мы их не видим.
— Никто-никто? А почему?
— Потому, что если они станут видимыми, люди могут их обидеть. А еще – перестанут верить в чудеса. Ведь это скучно – не верить в чудеса. Правда?
— Да, скучно, — согласилась девчушка. – А ты можешь рассказать, как там у них? На небе?
— На небе? Хм… По правде сказать, я там не был, но думаю, это совершенно другой мир. Светлый и радостный. Мир, где нет ни боли, ни зла, ни страданий.
— А что есть?
— Много цветов, много детей… А еще там много всяких смешных зверушек, очень веселых и добрых.
— А снег?
— И снег. Только он там совсем не холодный. А теплый и легкий. Как пух.
— Да-а? Хм… А почему у нас холодный?
— Потому, что ему приходится очень долго лететь в холодной атмосфере, и…
— Здорово! – улыбнулась девочка. – Знаешь, мне нравится твое небо. Мне нестрашно, когда я пойду туда…
Не сдержав эмоции, я притянул ее к себе. Поцеловал в висок – нежно, словно боялся причинить боль. Выходя, наткнулся на Наталью Сергеевну. Закрыв дверь, тихо спросил:
— Сколько? Сколько ей осталось?
Она беспомощно махнула рукой.
— Несколько дней… Точно не знаю.
…Приняв ванну, я попытался уснуть, но не смог. Было странное предчувствие надвигающейся беды… Догадавшись, с кем это связано, я позвонил в больницу.
— Наталья Сергеевна, как там Катюша?
— Плохо, — коротко бросила она. — Думаю, впереди тяжелая у нас ночь.
Спустя час мы с ней сидели в палате рядом с нашим угасающим Солнышком. Наталья Сергеевна молчала. Я старался не шевелиться, чтобы не разбудить девочку, и в тоже время боялся, что она уже не проснется. Но вот у нее слегка затрепетали веки, затем она широко распахнула глаза и… улыбнулась.
— Вы видели? – радостно спросил я, – она улыбается. Это невероятно! Скажите, это хороший знак?
— Тише, — прошептала Наталья Сергеевна. – Нет, Олег. Наше Солнышко заходит… Эта улыбка – ее последний лучик. Попрощайтесь.
Последнее слово Наталья произнесла с трудом. Я понял, что она плачет. Потом взял в руки крохотную детскую ладошку. Сдерживая сотрясающую меня дрожь, прижал к губам.
— Прощай, Солнышко. Не бойся, скоро ты увидишь мое небо…
Протяжно вздохнув, малышка вытянулась на кровати и закатила глаза.
Отпустив ее руку, я поднялся и подошел к окну. На улице шел снег. Кружились на ветру снежинки. Как маленькие ангелы, спускающиеся с небес…
Источник: Oloveza.ru