Его называют «легендарным актёром», «вечным двигателем» и «человеком-метеором». И всё это соответствует истине на сто процентов.
– Лев Константинович, это правда, что у настоящего актёра не бывает выходных, он всегда, даже на отдыхе, работает?
– Это полная глупость, конечно, но вы правы, голова никогда не выключается. Даже ночью иногда просыпаешься как от толчка и начинаешь записывать, что тебе приснилось. То есть мозг продолжает работать, не останавливается! Просто не может остановиться!
– Когда вы играете, – это маска или всё-таки вживание в образ?
– Конечно, в какой-то мере маска. Но и вживание. Потому что, если ты не приближаешься к истине в переживаниях, всё впустую. Ведь что такое вдохновение? Это же мазохистское чувство радости от того, что тебе подвластно что-то, не доступное другим! Вот вы знаете, когда-то я играл Снегирёва в «Брате Алёше» по Достоевскому. Там у меня – смерть маленького сына и похороны. И вы знаете, чего мне это стоило?
– Если вживаться, то даже страшно представить.
– Да! Однажды, совершенно случайно, я встал на весы, которые стояли у девчонок за кулисами. Встал до и после спектакля, смотрю – потерял два с половиной килограмма! Потом думаю: может, это всё же была ошибка? Поэтому на следующем спектакле проделал то же самое. И опять два с половиной килограмма улетело! А ведь в этой роли никакой физической нагрузки не было. Я не лазал по стенам, как в «Дон Жуане», не прыгал – ничего! Но если психологически переживать такую страшную ситуацию, наверное, это и здоровье частично уносит – как вы думаете?
– Но это же означает – отдавать профессии свою жизнь!
– А если ты не готов положить жизнь на эти доски, то и не выходи на сцену вообще! Иди куда-нибудь в другое место! Вы слышали, что есть английская шкала трудностей и затрат по профессиям? Актёр на каком месте? Не знаете? Сейчас скажу: на первом – шахтёры, на втором – лётчики-испытатели, на третьем не помню кто… На четвёртом гинекологи – это, наверное, связано с рождением детей. А на пятом – актёры! Это из тысяч профессий!
– Наверное, всё-таки я чего-то не понимаю. Что заставляет вопреки всему платить за возможность творчества столь высокую цену?
– Как вам сказать… Я в таком случае всегда привожу один пример. Идёт актёр по улице, встречаешь его и говоришь: «Как дела?» Он морщится: «Ужасно! Репетиции каждый день, ещё в двух картинах сразу снимаюсь. Приходится без конца мотаться в Петербург плюс на радио пишусь! Просто сил нет». Через три секунды встречаешь другого актёра. Он тоже делает сморщенное лицо: «Ужас! Ничего нет! Не репетирую, не снимаюсь». Так вот, первому верить нельзя – кокетничает, мерзавец! Верить надо второму, у которого ничего нет.
– Ну, если говорить о востребованности, то вы, Лев Константинович, должны быть счастливы?
– Телячьей восторженностью никогда не страдал. В любом актёрском контракте есть обязательный, хотя и негласный, пункт. Он называется «Забвение». Поэтому каждый должен знать: то, что тебя забыли, – это нормально. Любой актёр, сколько бы наград у него ни было, однажды может уйти на покой и стать простым пенсионером. Если, конечно, ему не выпадет счастье умереть на сцене.
– Что-то нас с вами бросило в минор. Давайте попробуем переключиться. Скажите, когда вы впервые почувствовали себя актёром?
– Да никогда! Это само собой так получилось. У всех так получается. Ты попадаешь в этот круговорот, и тебя завертело. А чтобы с детства и осознанно… Во всяком случае, не знаю никого, кто, будучи пастушком, концом кнутовища чертил в придорожной пыли слово «театр»! Думаю, это ерунда.
– Это правда, что вы из очень старинного дворянского рода?
– Ну да. И кавалер-девица Дурова Надежда из нашей фамилии. И цирковая династия, и много ещё других. Короче, родственниками Бог не обидел. Был даже такой, который ехал однажды из Минвод без гроша в кармане. Хотел уж было сразбойничать или казну ограбить. Но встретил Пушкина.
– Кого?!
– Александра Сергеевича. Пушкин затеял с ним игру в карты и проиграл. А потом сам же в письме Пущину наябедничал, что, мол, повстречался мне в дороге некий Дуров да и обставил в карты. А играл он нечисто, шельма. Вот так вот. Поэтому у меня к Пушкину имеется личная претензия.
– Как это? Ведь ваша фамилия благодаря ему навсегда останется в русской литературе!
– Да ладно. Это я так, шучу. Но если говорить про «навечно», то у меня гораздо более скромное желание – никогда не думать о куске хлеба. Потому что это унизительно.
– Ну что тут скажешь. Разумеется, обидно, что где-нибудь в Европе или в Голливуде звёзды зарабатывают миллионы, а у нас пожилые артисты перебиваются с хлеба на квас.
– Да всё понятно, и масса глупостей у нас, и масса идиотизма. Но ведь я поездил, посмотрел у них, за границами! И знаете что – не хочу так жить! Не хочу жить в ваших Амстердамах, где фиксируют однополые браки и марихуаной воняет на весь город! И в Америке вашей жить не хочу, где по улицам ходят пупсы, которые не только Толстого, даже своего Хемингуэя не знают! Нет уж, благодарю покорно! Кто ещё, кроме нас, умеет так радоваться каждому прожитому дню? Проснулся утром, за окном – дождь, а ты себе говоришь: «Как замечательно постукивает в окно замечательный дождик».
– Лев Константинович, а чего в вашей судьбе было больше – труда или случайных удач?
– Всего. Я люблю такое определение: каждый – дирижёр своей судьбы. Человек строит свою судьбу сам, а блестящие же удачи – редкое ниспослание свыше. Очень редкое, и далеко не всем.
– Но вы-то его всё-таки получали?
– Знаете, однажды меня встретил на улице известный писатель и спрашивает: «Лапочка, как дела?» Я говорю: «Нормально». А он как затопает ногами, как закричит: «Как вам не стыдно! Вы в жизни вытащили свой счастливый билет! Вы должны были мне ответить: “Я счастлив!” – а не “нормально”. В общем, потопал так и убежал в праведном гневе.
– А вы?
– Растерялся. Но счастливее или радостнее после этого не стал.
Владимир Ермолаев
«Невское время»