Постоянство – наверное, одна из главных черт характера этого актёра. Всю жизнь он преданно служит Театру юных зрителей имени Брянцева, в котором работает с 1960 года. А еще много лет несёт с собой славу искреннего и справедливого человека Ивана Савельева, которого он сыграл в телесериале «Вечный зов».
– Николай Николаевич, старшее поколение знает вас по фильму «Вечный зов». Чем является эта роль для вас?
– Сразу внесу поправку. Этот фильм не сходит с телеэкранов на протяжении многих лет, и потому не только старшее поколение его любит, но и молодые зрители отзываются об этом фильме очень хорошо. Многие из ребят устали от приключений, боевиков и фантастики и стали тяготеть к психологическому кино, где раскрываются человеческие судьбы. А что касается моего персонажа и моих личных переживаний, знаете, бывает так, что артист вкладывает в роль то, что он нажил за свою жизнь, а потом эта роль начинает его преследовать. Скажу, что многие поступки, которые я в жизни совершал, были сверены с моим персонажем Иваном Савельевым: а как бы поступил он?
– Говорят, артист должен отделять себя от роли, – собственная судьба и кино – разные вещи. У вас же произошло смыкание с образом?
– Получилось непроизвольно. Тот образ, который написал в романе Анатолий Степанович Иванов, оказался очень близким для меня. Иван Савельев никогда не шёл на компромиссы с совестью. Он ориентировался только на свои внутренние ощущения, на определённые нравственные принципы. И это мне очень по душе.
– А что же было делать Вадиму Спиридонову, который играл отрицательного героя – вашего брата по фильму – Фёдора?
– Там тоже произошло некоторое смыкание. Вадим был очень непростым, кручёным человеком, со своими тараканами в голове. Эти же черты были присущи его персонажу. Кстати, о противоречиях в его характере, о вызывающих и агрессивных поступках я узнал гораздо позднее, когда Вадим пытался стать режиссёром. Думаю, ранняя смерть Вадима была связана с тем, что его нервная система была очень ранимая, сложная. Он был пленником своей запутанной натуры.
– Но за свою долгую творческую жизнь вы играли и не слишком положительных персонажей. Происходила отстранённость?
– Я стараюсь искать в каждом персонаже черты, присущие и мне самому. Я сейчас играю в спектакле «Доходное место» по Островскому, который был поставлен в ТЮЗе год назад, – Вышневского. Да, это персонаж отрицательный, но я его понимаю, у него своя правда. Мне нравится играть всё, что является интересной, разработанной драматургией.
– Кино сегодня измельчало? Если сопоставлять его с 1970–1980-ми годами?
– Проходных картин стало действительно больше просто потому, что сейчас кино поставлено на поток. Если вспомнить, как снимались и «Вечный зов», и «Тени исчезают в полдень», и «Семнадцать мгновений весны», – это же были по сути многосерийные художественные, очень качественные фильмы. Мы снимали в год всего по три серии, которые без рекламы длились полтора часа. А сейчас на серию в 50 минут отводится неделя. И если раньше мы репетировали, сидели подолгу со сценарием, предстоящую съёмку каждый раз подробно обговаривали, психологические вещи вскрывали, то сейчас главное – выучить слова и вовремя прийти на площадку. Конечно, мы, театральные актёры старой закалки, стараемся всё равно привнести глубину, нагрузить характер историей. Я помню, с какой самоотдачей, с каким энтузиазмом работали Ада Роговцева, Иван Лапиков, Пётр Вельяминов, Ефим Копелян в «Вечном зове». А ведь тогда за сериалы и деньги смешные платили, не такие, как сейчас.
– А сейчас из-за денег в основном приходится сниматься?
– Только что сыграл в небольшом эпизоде в сериале «Екатерина Великая». Сыграл Пахомыча – этакий персонаж философического толка. Мне было интересно работать. Как и прежде, всё-таки снимаюсь в сериалах не из-за денег, а потому что профессионально это важно – постоянно быть в работе.
– Для вас недостаточно театральных подмостков?
– Театр – особая статья. Для меня большое значение имело то, что я 25 лет проработал с Зиновием Яковлевичем Корогодским. Он был прекрасным педагогом и ставил отличные спектакли. Я играл практически во всех его постановках. И были те роли, которые я во взрослом театре никогда бы не сыграл: Борис Годунов в «Самозванце», Андрей Желябов в «Нетерпении», Николай I в пьесе Булата Окуджавы «Глоток свободы». Самая первая роль – Иван-дурак в «Коньке-Горбунке». А потом была очень любимая роль в спектакле «Трень-брень» по пьесе Радия Погодина. Там я сыграл дядю Шуру – он рассказывал истории, в которых сам принимал участие. Своего рода шут, клоун – в те далёкие времена соцреализма ничего впрямую говорить было нельзя, потому такой вот шутовской эзопов язык и был применён. А кино – это добавка к твоей профессии, то, что держит тебя на плаву.
– Вы напомнили зрителям о себе участием в фильме «Линия Марты». Насколько вам близка тема, связанная с войной, с блокадой?
– Близка, конечно. Я сам дитя войны, родился в 1943-м в Тихвине. И уже после снятия блокады семья вернулась в Ленинград – иначе вряд ли бы я выжил. Ещё до начала съёмок режиссёр Олег Газе показал мне всё, что он снял с детьми. А мы – Василий Лановой, Алиса Фрейндлих и я – уже играли взрослых людей, наших современников. Мой герой прожил всю свою жизнь с жутким чувством вины. Он эту вину себе сам накрутил, что не донёс в блокаду сухарики своему другу, съел по дороге. В сознании моего героя возникло чувство, что он предал дружбу, предал любовь. А потом произошло прощение, без всяких слов – оно возникло от встречи с героем Юрой, которого сыграл Лановой.
– Как сложились ваши отношения с Василием Лановым на съёмочной площадке? С Алисой Фрейндлих?
– Было очень заманчиво встретиться в свою уже зрелую пору с моим любимым артистом. У нас разница в возрасте с Василием Семёновичем больше 10 лет. Лановой очень лёгкий человек, открытый. А с Алисой Бруновной мы в кадре не встретились, поэтому пообщаться нам не довелось, к сожалению.
– Какие качества вы цените в людях?
– Надёжность, ответственность, порядочность. Как ни говори, раньше была эта надёжность. Режиссёры ТЮЗа никогда не делали того, что было мимо сердца, мимо души в сценических вещах. И находились вокруг театра разумные люди, понимающие необходимость интеллектуального искусства, которым занимались мы. Сейчас цензуры нет, но нет и заинтересованности: делайте, что хотите, только денег не просите. Но мне кажется, смутное время скоро пройдет, и театр снова начнёт заниматься духовными вещами.
Елена Добрякова,
«Невское время»