Карен Оганесян рассказал о своем фильме «Жизнь впереди» и отношениях с актерами, а также о том, что помогает снимать без режиссерского образования и почему на съемках не важны раскадровки.
Я признаюсь тебе в одном своем страшном грехе: я очень тебе завидую с самого первого фильма «Я остаюсь». Какая же это удача, когда в дебютном полном метре все так складывается!
Карен Оганесян: Да и не только в «Я остаюсь». У меня ведь даже нет режиссерского образования. Если в какой-либо профессии ты за что-то берешься, то в это надо вкладываться полностью, без остатка. Режиссер ведет за собой артистов, группу, которые ему доверяют. Я пришел к Елене Яковлевой и предложил сыграть в «Я остаюсь». «У меня роль маленькая, мне нечего там делать», — сказала она. И я придумал сцену, когда ее героиня приходит домой и видит разбросанные по квартире носки. Она рыдает, и мы видим, как она любит главного героя. Злится, но любит. И когда я ей пересказал эту сцену, Лена Яковлева ответила: «Я иду с тобой». Тогда я понял одну вещь: важнее артиста в кино никого нет.
Мне часто рассказывают истории, когда режиссер с актером общаются через второго режиссера. Почему? А между ними нет доверия. Зачем тогда снимать? Великий Слава Полунин как-то сказал: если человека, который находится рядом с тобой, периодически не хочется обнимать, работать с ним нельзя. Вот Володя Машков — гениальнейший артист нашего времени, мы не осознаем, как нам повезло с ним, с его преданностью к профессии! Мы с ним сейчас уже над третьим проектом начинаем работать.
К слову, когда «Я остаюсь» был в прокате, я получил письмо от девочки, которая написала, как они всей семьей пошли на этот фильм. Мама смеялась, плакала, а папа все время молчал. И когда они вышли из кинотеатра, папа предложил всем пойти в магазин. Там он купил люстру, которую он обещал маме, а девочке — шкаф. И всю ночь это собирал. Лучше награды, чем это письмо, у меня не было в жизни. Ни одна статуэтка не сможет подарить такой случай, когда человек выходит после показа и решает что-то поменять. Если хоть один человек сделает такое, то ты правильно делаешь свою работу.
Давай, перейдем к фильму «Жизнь впереди». Из-за трейлера я готовился к очередной комедии, а увидел глубокую драму. Ты для себя как определил жанр?
Карен Оганесян: А как мы позиционируем для себя жизнь? Комедия? Драма? Лирическая комедия? Первое, что меня зацепило в сценарии, — я узнал себя, свою историю. Я увидел те же страхи, те же разборки, те же отношения. Понял, что я много знаю про тех, кто куда-то пробился, кому уже нечего доказывать, но ничего не знаю про тех, кто остался, остановился. Они до сих пор живут только этим. У них в школе были мечты, но они остались и всю жизнь упрекают нас, живут этими упреками. И я подумал, что, может быть, нужна такая картина, в которой мы бы отпустили их в виде наших героев.
Как ты думаешь, почему многие молодые кинематографисты своим дебютом делают именно такую поколенческую историю, а ты, наоборот, сначала состоялся и только сейчас взялся за этот сюжет?
Карен Оганесян: Я понял, что эта история с этими узнаваемыми героями (кто-то из них — твои друзья, а кто-то — вообще ты сам) — это очень важный сюжет. Тут звезды сошлись во всех смыслах. Я вдруг решил: пусть денег нет, но надо снимать. Я даже думаю, что, возьмись я за этот фильм несколько лет назад, у меня бы ничего не получилось.
Я правильно заметил, что актеры в фильме работали так же, как и в «Налете», не из-за денег?
Карен Оганесян: Любого человека, работающего в кино только ради денег, надо гнать. Для любителей денег есть профессии поинтереснее, чем кинорежиссер.
Кстати, на сериале «Налет» я познакомился оператором Васей Григолюнасом. Мне понравилось, как человек работает, как любит свою профессию. Нам нужно было снять быстро, и я собрал творческую группу из проверенных людей, с которыми я сделал не один фильм. Вася очень хорошо влился в наш состав «Жизнь впереди».
Правда, что ты не делаешь раскадровки?
Карен Оганесян: Да, очень редко, и то не для себя, а для группы. Я никогда не знаю за день до съемок, как я сниму ту или иную сцену, потому что завтра мне это уже видится неправильным. Я всегда стараюсь идти от героев истории. Я выхожу на площадку, вижу героев и думаю: ну какие тут могут быть раскадровки! Площадка диктует свои условия. Я вообще «площадочный» режиссер.
Следовательно, у вас много импровизаций?
Карен Оганесян: Всегда! Если нет импровизации — бегите! Мы же должны творить! А если мы сняли только то, что запланировали, то мы получаемся работниками ножа и топора.
У тебя в «Жизни впереди» очень интересные диалоги. Не только по сценарию, но и в кадре. Саша Паль очень долго говорит непонятно с кем. В другой сцене во время диалога Максима Виторгана с Юлей Александровой мы видим только Макса и лишь в конце переключаемся на Юлю, причем однокадрово.
Карен Оганесян: Кино диктует свои правила. Телевидение — свои. В телесериалах мы привыкли видеть стандартные планы, стандартные диалоги. «Налет» мы так и снимали (хотя зачастую хулиганили, как могли). Это дань уважения среднестатистическому зрителю. А в кино, когда передо мной интересный герой, я не хочу уходить на другой план. В «Жизни впереди» я поставил задачу: ничто не должно отвлекать меня от персонажа, о котором я хочу рассказать. Нужно было убрать музыку и шумы.
Почему ты отпустил героев Смольянинова и Шведова в середине фильма, и больше они не показывались?
Карен Оганесян: Они раскрылись. Их история закончилась. Они все высказали друг другу. В «Играх престолов» они бы отсутствовали две-три серии, а потом опять появились. А тут другой случай. Это изначально был новелльный сценарий, который я потом смонтировал, все перемешав. По-другому было бы не так интересно. Один герой раскрылся и ушел — другие входят. Мне интереснее было снимать один день глазами разных героев. Кого-то дотащили до конца фильма, кого-то нет.
Знаете, я недавно смотрел «Налет» и подумал: «Это все надо переснять». Думаю, что года через два я посмотрю «Жизнь впереди» и подумаю так же. Каждая картина должна делать тебя лучше как режиссера. Я никогда не беру сценарии, которые знаю, как снимать. Не хочу тратить год жизни на фильм, который изначально знаю, как сделать
Мы сейчас снимаем историю про военный оркестр в 1991 году в Узбекистане с пьяным дирижером Машковым. Когда мне дали ее почитать, я подумал: что за… [чушь]? Мне звонит Владимир Львович и спрашивает: «И ты будешь это снимать?» Я говорю: «В том виде, в котором это написано, конечно же, нет. Но что-то в этом есть, какое-то „Белое солнце пустыни“, восток». Мы же всегда снимаем про людей. Если жизнь героя не разламывается на «до» события, описываемого в фильме, и «после» — это не кино. Про это вообще нельзя снимать.
Родион Чемонин,
Tvkinoradio.ru