На автопортретах похож на Гоголя и Пушкина, от петербургского пейзажа исходит стужа, рисовал граффити на заборах и влюбился в 65 лет
Море и Айвазовский вот уже полтора века — синонимы. Говорим «Айвазовский» — представляем море, а увидев морской закат или шторм, парусник или пенящийся прибой, штиль или морской бриз, произносим: «Чистый Айвазовский!» Однако не на каждой картине он изображал красоту и мощь морской стихии.
По 92 картины в год
Родился Айвазовский 29 июля 1817 года в Феодосии, в семье армянского купца Геворга Гайвазовского. В книгу регистрации была внесена запись о том, что «родился Ованес, сын Геворга». Имя Ованес в переводе с армянского – Иван. А фамилия Гайвазовский, начиная с 1841 года, была заменена на Айвазовский.
Иван Айвазовский, по оценкам специалистов, создал более 6 тысяч полотен! Мало какой мастер может похвастаться такой продуктивностью. Это за сколько лет реально написать, если в году лишь 365 дней? Подсчитано, что Айвазовский активно работал 65 лет. То есть, выдавал по 92 картины в год. А это значит, что он в среднем делал одну картину менее чем за четыре дня.
Скорость работы Айвазовского удивительна. Об этом, кстати, есть документальное свидетельство живописца Архипа Куинджи. Он лично видел, как Айвазовский закончил полотно размером 60 на 80 сантиметров за один час и 40 минут. И, между прочим, современные специалисты считают, что именно по причине такой «скороспелости» работы Айвазовского никому не удается идеально подделать. Дело в том, что за такое короткое время никто не напишет качественный морской пейзаж. А если стоять за мольбертом дольше, инфракрасный анализ легко покажет, что краски высыхали неравномерно. И работал Айвазовский «странно». Говорят, что большинство своих шедевров он создал в комнате с темно-красными стенами и окнами, выходящими на сторону, противоположную морю. И он никогда не писал с натуры – только по памяти.
Итак, картин Айвазовского очень много, и они разбросаны по всему миру – как в музеях, так и в частных коллекциях. И среди них есть редкие и малоизвестные полотна. Можно увидеть Айвазовского неожиданного и непривычного – картины без моря!
Скрипичные мелодии для Глинки и жены
Например, графические автопортреты Айвазовского. Пожалуй, тут он неузнаваем. И больше похож на доброго своего приятеля, вместе с которым в молодости колесил по Италии, — Николая Гоголя. Еще занятнее — автопортрет со скрипкой. Почему не кистью и палитрой? Потому что скрипка много лет была Айвазовскому верной подругой. Никто не помнил, кто подарил ее 10-летнему Ованесу. Нанять учителя родителям было не по карману. Но мальчика выучили играть странствующие музыканты на феодосийском базаре. Слух у него оказался великолепный. Айвазовский мог воспроизвести любой напев, любую мелодию.
Скрипку начинающий художник привез с собой в Петербург, играл для души. Нередко его просили сыграть на скрипке. Обладая покладистым характером, Айвазовский никогда не отказывался. В биографии композитора Михаила Глинки, написанной Всеволодом Успенским, есть такой фрагмент: «Однажды у Кукольника Глинка встретился с учеником Академии художеств Айвазовским. Он мастерски пел дикую крымскую песню, сидя по-татарски на полу, раскачиваясь и придерживая у подбородка скрипку. Татарские напевы Айвазовского очень понравились Глинке… Два напева вошли со временем в лезгинку, а третий — в сцену Ратмира в третьем акте оперы «Руслан и Людмила».
Скрипку Айвазовский будет брать с собой всюду. На кораблях Балтийской эскадры его игра развлекала матросов, скрипка пела им о теплых морях и лучшей жизни. В Петербурге, впервые увидев свою будущую жену Юлию Гревс на светском приеме (она была всего лишь гувернанткой хозяйских малышей), Айвазовский не решился представиться — вместо этого он снова возьмет в руки скрипку и затянет серенаду на итальянском.
От пейзажа веет стужей
На другом автопортрете, с холеными бакенбардами, маринист напоминал Пушкина. Кстати, именно такого мнения была и Наталья Николаевна, жена поэта. При встрече Пушкин задал Айвазовскому два вопроса. Первый — при знакомстве более чем предсказуемый: откуда художник родом? А вот второй — неожиданный и даже несколько фамильярный. Пушкин спросил Айвазовского, не мерзнет ли он, южный человек, в Петербурге? Знал бы Пушкин, насколько оказался прав. Все зимы в Академии художеств Иван и вправду катастрофически мерз. По холлам и классам гуляют сквозняки, преподаватели кутаются в пуховые платки. У 16-летнего Айвазовского от холода немеют резвые пальцы. Он зябнет, кутается в совсем не греющую, испачканную краской куртку, все время кашляет. Особенно трудно по ночам. Все члены сковывает озноб, зуб не попадает на зуб, отчего-то особенно мерзнут уши. Когда холод не дает уснуть, студент Айвазовский вспоминает Феодосию и теплое море.
Штаб-лекарь Оверлах строчит президенту академии Оленину рапорты о неудовлетворительном здоровье студента: «Академист Айвазовский, был переведен несколько лет пред сим в Санкт-Петербург из южного края России, с самого пребывания его здесь всегда чувствовал себя нездоровым». Не потому ли и «Переправа через Неву», редкий для творчества Айвазовского петербургский пейзаж, выглядит так, что зубы сводит от воображаемого холода? Он написан в 1877 году, академия давным-давно позади, а ощущение пронизывающей стужи Северной Пальмиры — осталось. Вздыбились гигантские льдины на Неве. Сквозь холодные мглистые краски пурпурного неба проступает Адмиралтейская игла. Холодно крошечным людям в повозке. Зябко, тревожно — но и весело. И кажется, так много нового, неизвестного, интересного — там, впереди, за пеленой заиндевевшего воздуха.
Шедевр юного провинциала
Государственный Русский музей в Санкт-Петербурге бережно хранит эскиз Айвазовского «Предательство Иуды». Он выполнен на серой бумаге белилами и итальянским карандашом. В 1834 году Айвазовский готовил картину на библейскую тему по заданию академии. Иван Константинович был по натуре довольно скрытен, любил работать в одиночестве, поэтому, когда предъявил товарищам по академии «Предательство Иуды», оно оказалось для них полной неожиданностью. Многие не могли поверить, что 17-летний провинциал всего лишь на втором году обучения способен на такое.
И тогда его недоброжелатели придумали объяснение. Ведь пропадает же Айвазовский все время у коллекционера и мецената Алексея Томилова? А у того в собрании и Брюллов есть, и Пуссен, и Рембрандт, и мало ли еще кто. Наверняка хитромудрый Айвазовский просто скопировал там картину какого-нибудь европейского мастера и выдал за свою.
Но президент Академии художеств Алексей Оленин оказался о «Предательстве Иуды» другого мнения. Оленина настолько впечатлило мастерство Айвазовского, что он удостоил художника высокой милости — пригласил погостить в своей усадьбе Приютино, где бывали Пушкин и Крылов, Боровиковский и Венецианов, Кипренский и братья Брюлловы. Честь для начинающего академиста неслыханная.
К 1845 году 27-летний Айвазовский, чьи морские пейзажи гремят по всей Европе от Амстердама до Рима, получает «Анну на шею» (орден святой Анны 3-й степени), звание академика, полторы тысячи десятин земли в Крыму в 99-летнее пользование и главное — официальный военно-морской мундир. Морское министерство за заслуги перед Отечеством назначает Айвазовского первым живописцем Главного Морского штаба. Теперь Ивана Константиновича обязаны пропускать во все русские порты и на все корабли, куда бы только он ни пожелал попасть.
Алмазная медаль от султана
А весной 1845 года художника включили в состав морской экспедиции адмирала Литке в Турцию и Малую Азию. К тому моменту Айвазовский уже исколесил всю Европу (в его заграничном паспорте больше 135 виз, и таможенники устали доклеивать туда новые страницы), но на землях османов еще не бывал. Впервые он видит Хиос и Патмос, Самос и Родос, Синоп и Смирну, Анатолию и Левант.
А больше всего его впечатлил Константинополь. «Кофейня у мечети Ортакей» — один из стамбульских видов, написанных Айвазовским после первой поездки. Вообще, отношения Айвазовского с Турцией — долгая и непростая история. Он будет посещать Османскую империю еще не раз. Художника очень ценили османские правители: султан Абдул-Меджид I отметил его орденом, султан Абдул-Хамид II — алмазной медалью. Но между этими наградами была и русско-турецкая война 1877 года, во время которой снарядом был частично разрушен дом Айвазовского в Феодосии. Однако знаменательно, что мирный договор между Турцией и Россией подписывался в зале, украшенном картинами Айвазовского.
Бывая в Оттоманской империи, Айвазовский особенно тепло общался с живущими там армянами. А когда в 1890-е годы турецкий султан учинит чудовищную резню, в которой погибнут тысячи армян, Айвазовский демонстративно швырнет османские награды в море, сказав, что то же самое советует сделать султану с его картинами.
«Кофейня у мечети Ортакей» Айвазовского — идеальный образ Турции. Расслабленно восседая на расшитых подушках и погрузившись в созерцание, османы пьют кофе, вдыхают кальянный дым, внимают ненавязчивым мелодиям. Струится расплавленный воздух. Время протекает меж пальцев, как песок. Никто никуда не спешит — незачем спешить: все нужное для полноты бытия уже сосредоточено в настоящем моменте.
Эвакуация в Харьков
Нельзя сказать, что Айвазовский в пейзаже «Ветряные мельницы в степи…» неузнаваем. Пшеничное поле в закатных лучах — почти как зыблющаяся поверхность моря, а мельницы — те же фрегаты: у одних ветер надувает паруса, у других — вращает лопасти. Где и когда Айвазовский мог отвлечься от моря и заинтересоваться степью? Возможно, когда на короткое время перевез свою семью из Феодосии в Харьков? Причем не праздно перевез, а спешно эвакуировал. В 1853 году Турция объявила войну России, в марте 1854 года к ней присоединились Англия и Франция — началась Крымская война. В сентябре неприятель был уже в Ялте. Айвазовскому нужно было срочно спасать родных — жену, четырех дочек, старую мать. «С душевным прискорбием, — сообщал художник, — мы должны были выехать из милого нашего Крыма, оставив все свое состояние… Кроме своего семейства, матушки 70 лет, должен был взять с собой и всех родных, мы и остановились в Харькове как ближайшем городе к югу и недорогом для скромной жизни».
Биограф пишет, что и на новом месте жена Айвазовского Юлия Гревс, до этого активно помогавшая мужу в Крыму в его археологических раскопках и этнографических изысканиях, «пыталась увлечь Айвазовского археологией». Ведь Юлия так хотела, чтобы муж и отец оставался с семьей подольше. Не вышло: Айвазовский помчался в осажденный Севастополь. Несколько дней под бомбардировками он с натуры писал морские бои, и лишь специальный приказ вице-адмирала Корнилова вынудил бесстрашного художника оставить театр военных действий.
«Почему на чужих заборах?!»
Портретов Айвазовский оставил сравнительно мало, но Александра Казначеева писал не раз. Впрочем, и неудивительно: художник считал его вторым отцом. Когда Айвазовский был еще мал, Казначеев служил феодосийским градоначальником. В конце 1820-х годов ему все чаще стали поступать жалобы: в городе кто-то шалит — разрисовывает заборы и беленые известкой стены домов. Градоначальник поехал осмотреть художества. На стенах красовались фигуры солдат, моряков и силуэты кораблей, наведенные самоварным углем, — нужно сказать, весьма и весьма правдоподобные.
Через некоторое время городской архитектор Кох сообщил Казначееву, что вычислил автора этих граффити. Это был 11-летний Иван Айвазовский. «Рисуешь ты прекрасно, — согласился, встретившись с «преступником», Казначеев, — но почему на чужих заборах?!» Впрочем, он сходу понял: Айвазовские так бедствуют, что не могут купить сыну принадлежности для рисования. И Казначеев сделал это сам: вместо наказания подарил мальчику стопку хорошей бумаги и ящик красок.
Иван стал бывать в доме градоначальника, подружился с его сыном Сашей. И когда в 1830 году Казначеев стал губернатором Таврии, он забрал Айвазовского, превратившегося в члена семьи, в Симферополь, чтобы там мальчик мог выучиться в гимназии, а еще три года спустя приложил все усилия, чтобы парня зачислили в Императорскую Академию художеств.
Когда выросший и прославившийся Айвазовский навсегда вернется жить в Крым, он будет поддерживать дружеские отношения с Александром Ивановичем. И даже в каком-то смысле станет подражать своему названному отцу, усиленно опекая бедных и обездоленных и основав «Общую мастерскую» — художественную школу для местной талантливой молодежи. А еще Айвазовский по собственноручному проекту и за личные средства возведет в честь Казначеева в Феодосии фонтан.
«Главная сила — свет солнца»
17 ноября 1869 года был открыт для судоходства Суэцкий канал. Проложенный через египетские пустыни, он соединил Средиземное и Красное моря и стал условной границей между Африкой и Евразией. Пропустить такое событие любознательный и все еще жадный до впечатлений 52-летний Айвазовский не мог. Он приехал в Египет в составе русской делегации и стал первым в мире маринистом, написавшим Суэцкий канал.
«Те картины, в которых главная сила — свет солнца, надо считать лучшими», — был всегда убежден Айвазовский. А как раз солнца-то в Египте было в избытке — только работай. Пальмы, пески, пирамиды, верблюды, далекие пустынные горизонты и «Караван в оазисе» — все это осталось на картинах Айвазовского.
А еще художник оставил занятные воспоминания о первой встрече песни и египетской пустыни: «Когда русский пароход входил в Суэцкий канал, шедший впереди его пароход французский сел на мель, и пловцы принуждены были переждать, покуда тот снимется. Эта остановка длилась часов пять. Была прекрасная лунная ночь, придававшая какую-то величавую красоту пустынным берегам древней страны фараонов, отторгнутой каналом от азиатского берега. Чтобы сократить время, пассажиры парохода устроили импровизированный вокальный концерт: г-жа Киреева, обладая прекрасным голосом, приняла на себя обязанности запевалы, стройный хор подхватывал… И вот на берегах Египта зазвучала песня о «темном лесе», о «чистом поле» и понеслась по волнам, осеребренным луною, ярко светившей на рубеже двух частей света…»
«Оставил по себе бессмертную память»
Возможно, кому-то будет в новинку узнать, что Иван Айвазовский был истинным ревнителем Армянской апостольской церкви, одной из древнейших, кстати, христианских церквей. Армянская христианская община была и в Феодосии, а Синод располагался в сердце Армении — городе Эчмиадзине. Старший брат Айвазовского Саргис стал монахом, потом архиепископом и выдающимся армянским просветителем. Для самого же художника его религиозная принадлежность отнюдь не была пустой формальностью.
О самых важных событиях своей жизни, например, о свадьбе, он ставил в известность Эчмиадзинский Синод: «Женился 15 августа 1848 года на Джулии, дочери Якова Гревса, англичанина-лютеранина, однако венчался в армянской церкви и с условием, что дети мои от этого брака тоже будут крещены в армянской святой купели». Когда семейная жизнь разладится, Айвазовскому придется там же испрашивать позволения на расторжение брака.
В 1895 году в Феодосию к Айвазовскому приезжает высокий гость — каталикос Хримян, глава Армянской церкви. Айвазовский возил его в Старый Крым, где на месте разрушенных церквей возвел новую и даже написал для нее алтарный образ. На торжественном обеде на 300 человек в Феодосии католикос пообещал художнику: «Я, Хримян Айрик, в одной руке — крест, в другой — Библия, буду молиться за тебя и за мой бедный армянский народ». В этом же году вдохновленный Айвазовский напишет картину «Католикос Хримян в окрестностях Эчмиадзина».
Через пять лет 82-летнего Айвазовского не станет. Его могилу на подворье древнего храма украшает надпись на армянском языке: «Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память».
Влюбился в 65 лет
Было бы несправедливо окончить рассказ об Айвазовском, не поговорив о любви. Когда живописцу было 65 лет, он влюбился! Причем по-мальчишески — с первого взгляда и в обстоятельствах, меньше всего располагавших к романтике. Он ехал в экипаже по улицам Феодосии и пересекся с похоронной процессией, в составе которой шла затянутая в черное молодая прекрасная женщина. Художник считал, что в родной Феодосии всех знает по именам, но ее он как будто видел впервые и даже не догадывался, кем она приходится покойному. Навел справки: оказалось — вдовой. 25 лет. Зовут Анна Саркизова, в девичестве Бурназян.
Покойный муж оставил Анне имение с дивным садом и источником с пресной водой. Вполне состоятельная женщина, к тому же на 40 лет моложе Айвазовского. Но когда художник, трепеща и не веря в возможное счастье, сделал ей предложение, Саркизова приняла его.
Год спустя Айвазовский признавался другу в письме: «Минувшим летом я вступил в брак с одной госпожой, вдовой-армянкой. Ранее с нею знаком не был, да вот о добром ее имени слышал премного. Жить теперь мне стало спокойно и счастливо. С первой женой уже 20 лет не живу и не вижусь с нею вот уже 14 лет… Сие случилось божьей милостью, и я сердечно благодарствую за поздравления».
17 лет они проживут в любви и согласии. Как и в юности, Айвазовский будет много и невероятно продуктивно писать. И еще он успеет показать любимой океан: они поплывут в Америку через Париж, и, по легенде, эта красивая пара часто будет единственными людьми на корабле, не подверженными морской болезни. Пока большинство пассажиров, укрывшись в каютах, пережидали качку и шторм, Айвазовский и Анна безмятежно любовались морскими просторами.
После смерти Айвазовского Анна более чем на 40 лет станет добровольной затворницей: ни гостей, ни интервью, ни тем более попыток устроить личную жизнь. Она умерла в июле 1944 года в возрасте 88 лет, похоронена в церкви Сурб Саркис в Феодосии, рядом с могилой мужа. Есть что-то волевое и одновременно загадочное во взгляде женщины, чье лицо наполовину скрывает газовая вуаль, так похожая на полупрозрачную поверхность воды с морских пейзажей ее великого мужа, Ивана Айвазовского.
Источник: «Артархив» , «Культурная столица»