Новость потрясла даже зрителей, привыкших к изобретательности авторов ток-шоу «На самом деле». Бывший муж Марины Голуб, Вадим Долгачёв, заявил, что именно он является отцом сына Николая Караченцова.
Якобы в пору его студенческой молодости у них с Людмилой Поргиной вспыхнул роман. Итогом которого и стало появление на свет Андрея. Прославленный актёр всю жизнь считал сына своим. Сам же Долгачёв, изучив на досуге фотографии, пришёл к выводу, что именно он – отец Андрея Караченцова. Людмила Поргина на программе присутствовала, однако особо потрясённой не выглядела.
– Людмила Андреевна, что, по-вашему, могло заставить Вадима Долгачёва решиться на такое неожиданное заявление?
– Ну, это у него просто уже с возрастом появилось стремление выдавать желаемое за действительность. Или от одиночества совершенно кромешного, от незаполненности.
– А он действительно был в вас влюблён? Между вами вообще существовали какие-то отношения?
– Он поступал в школу-студию МХАТ. Я шла по Тверской, и он спросил, где здесь школа-студия. Вижу – мальчик из какой-то провинции. Говорю: «Пойдёмте, я вас напою кофе, я в «Ленкоме» работаю». Во второй раз встретились, в третий. Вот, собственно, и всё. На этом всё и закончилось. Он окончил школу-студию МХАТ. Женился на Марине Голуб. Воспитывал её ребёнка семи или восьми лет. Потом они разошлись, потому что она вышла за Толю Белого. Я Толю тоже прекрасно знаю. А Мариночка Голуб лежит на том же кладбище, что и Колечка.
– Есть ещё версия, что Долгачёв пошёл на это за деньги. Не секрет же, что программа «На самом деле» часто платит героям подобного рода, придумывая им совершенно кромешные сюжеты.
– Да, да, такое есть. Но он такой потерянный был. Я попросила, чтобы обязательно предупредили моего сына, что вот такой казус – человек выдаёт себя за его отца. Но даже Андрей сказал, что ему очень жалко его. Потому что он совершенно потерянный. Сейчас много таких одиноких. Люди пытаются хоть за что-то зацепиться, чтобы хоть какая-то надежда была на продолжение жизни, на близких людей.
– Ну, даже наличие близких людей не даёт гарантии от одиночества. Достаточно взять историю Леонида Куравлёва, который, имея сына и дочь, оказался в доме престарелых.
– Тут очень сложно судить. Его семья, его дети – они его обожают. Но бывают такие ситуации, когда человек должен наблюдаться и находиться в заведении, где рядом врачи, готовые в любой момент прийти на помощь. Не всегда можно в домашних условиях содержать тяжелобольного человека и контролировать его каждодневное состояние. Поверьте мне.
– Что сейчас творится в вашем родном «Ленкоме»? Вы не раз жаловались, что директор Марк Варшавер после смерти Захарова начал устанавливать диктатуру, пытается выжить из театра Александру Захарову, не даёт ей и многим другим звёздам играть, вводит на их роли других актёров.
– Пока тяжело. Кто же подозревал, что у него будут такие всплески? Конечно, мы не ожидали. Не ожидали, что Сашу Захарову продублируют в её ролях, что будут снимать спектакли Марка Анатольевича. Его последний спектакль прошел всего десять раз или чуть больше, и его сняли. Это невозможно было даже представить.
– Правда, что театр сейчас проверяет Следственный комитет на предмет незаконных госзакупок?
– Да, идёт проверка, но это помимо нас происходит. Мы надеемся на справедливость… Актёр – очень зависимая профессия. Он очень зависимый человечек – от директора, от режиссёра. Это же не писатель, не художник, не композитор, который может творить дома один и свои чувства высказывать.
– А Николая Караченцова это касалось? Или он был звездой такого уровня, что уже ни от кого ни в чём не зависел?
– Конечно-конечно. Марк Захаров спрашивал у него: «Колясик, что ты хочешь сыграть?» Он отвечал: «Я хочу играть в том, что вы поставите, и готов воплотить вашу мысль и чувства». Потому что мы доверяли ему очень – его вкусу, его ощущению времени. Таким же был и Товстоногов.
– В своё время многие осуждали вас (да и сейчас продолжают) за то, что вы, несмотря на болезнь Николая Караченцова, выводили его в свет, показывали в беспомощном состоянии публике.
– Ну что слушать таких. Не могу сказать, что они совсем дураки. Они наполовину соображают, а наполовину – нет. Он же творческий человек. И даже будучи инвалидом, он продолжал оставаться творческим.
Ему были интересны выставки – его папа был художником, он хотел в Большой театр – его мама была балетмейстером, он сам рисовал, он сам писал стихи. Что же, он не пойдёт на спектакль цирка «Дю Солей»? Я старалась, чтобы он стал хоть чуть-чуть счастливее, и этому посвящала свою жизнь. А если бы он тупо сидел дома? Вы знаете, что он даже в этом состоянии продолжал писать стихи, рисовать? Он продолжал собирать друзей. Они читали стихи, пели песни. Да, у него уже не могли так работать связки, но он подпевал. Это жизнь. Нельзя было лишать его этой жизни. А люди этого не понимают.
Вот мы приезжаем за границу, к морю – продлевать себе жизнь. Он спрашивает: «Мы что, без культурной программы?» Я отвечала: конечно, Колечка, сейчас мы найдём, посмотрим, какой спектакль, концерт, где что идёт. А без этого никак нельзя. Представляете – актёру, который всю жизнь творил, остаться в четырёх стенах? Если сам не можешь что-то отдать, то должна быть возможность хотя бы что-то получить.
Ему нужна была наполненность искусством. Если инвалид плохо разговаривает или ходит, это же не значит, что он ничего не чувствует, это не значит, что он не плачет. Это неправда.
– А вас задевали и задевают все эти упрёки и подозрения?
– Собака лает, а караван идёт. Если обращать на них внимание… Надо уметь чувствовать жизнь и чувствовать, что нужно твоему любимому человеку.
Нелла Прибутковская
«Нижегородская правда»
