Он снялся в 120 картинах и при этом остаётся верен театру «Ленком», где служит уже 37 лет. Кроме того, актёра наградили орденом преподобного Сергия Радонежского.
Абдулов умел дружить
— Сергей Юрьевич, за какие заслуги перед церковью вы были отмечены?
— Неловко говорить о своих заслугах: как будто сам себя хвалишь. Жизнь так сложилась, что владыка Сергий — а сейчас он экзарх Юго-Восточной Азии — один из очень близких мне людей. По его приглашению я провёл несколько концертов на Бали, в Сингапуре, в Джакарте для проживающих там соотечественников. Мы хотели показать, что о них помнят, что есть место, куда они могут прийти помолиться, найти спокойствие для души.
— Вы были в числе тех, кто помогал восстанавливать храм Рождества пресвятой Богородицы, который находится рядом с «Ленкомом»…
— Александр Абдулов придумал «Задворки» — такие концерты на задворках «Ленкома», которые стали очень популярными. Средства, вырученные от этих эстрадных представлений, передавали на реставрацию храма. Я очень горжусь тем, что мы привели на «Задворки» Михаила Борисовича Брохеса — аккомпаниатора Александра Николаевича Вертинского. Он довольно точно умел передавать манеру и тембр Вертинского. По-моему, это было одно из последних выступлений Брохеса. После концерта кто-то привёз для храма колокол. И мы вместе с Александром Абдуловым, мебельщиком театра Сашей Каргиным — его, увы, тоже нет в живых — тащили колокол по узкой спиралевидной лестнице на колокольню. Тогда впервые за много лет округа огласилась колокольным звоном.
— Вы дружили с легендарным ленкомовцем Александром Абдуловым. Каким он вам запомнился?
— Александр Гаврилович умел заниматься людьми, дружить, а дружба — это тяжёлая вещь, если ты к ней относишься серьёзно и с полной отдачей. Он дружил со многими людьми, и всем и каждому казалось, что к нему он как-то по-особенному относится. Об Александре Гавриловиче много ещё будет написано и какой-нибудь большой труд обязательно выйдет, только вряд ли он будет окончательным, потому что многогранность Александра Гавриловича беспредельна.
— Прочитала, что вы с актрисой Анной Якуниной приветствуете друг друга по-японски: «Ичибан». Интересно, почему?
— Ичибан — это «первый», «лучший». А Аня и есть ичибан. Появилось у нас такое приветствие, когда я приехал со съёмок из Японии; у меня тогда в обиходе было много японских словечек, потом, конечно, они ушли, но вот «ичибан» как-то зацепилось — очень хлёсткое слово, вкусное, и произносить его приятно.
Вернул бы спектакли Марка Захарова
— Последний раз видела вас в сериале «Медиум», в котором вы играете начальника следственного отделения. Мне показалось, что ваш герой чрезмерно добрый. Может быть, дальше в характере вашего героя что-то изменится?
— Если бы вы играли эту роль, вы бы сделали по-своему, а поскольку играю я, то я делаю так, как мне кажется нужным делать. Начальники все разные, как и все люди. Уж поверьте, начальники бывают очень тонкие, очень деликатные и добрые люди, но это не означает, что они никчёмные, безвольные или не способные ни на что. Доброта — это не синоним слабости.
— В «Ленкоме» недавно восстановили спектакль «Поминальная молитва», в котором вы играете главную роль Тевье-молочника. Наверное, непросто было реанимировать спектакль, поставленный Марком Захаровым?
— Спектакль по крупицам восстановил Саша Лазарев, спасибо ему большое. Сейчас спектакль прекрасно существует. Будь моя воля, я бы и многие другие спектакли Марка Анатольевича Захарова вернул на сцену — и «Тиля», и «Вора», и «Оптимистическую трагедию», и многие другие. Конечно, я понимаю, что нужно двигаться дальше, но и старое забывать не стоит.
— Есть ли надежда, что театр «Ленком» не утратит былую славу?
— Я буду надеяться на это всегда, хотя прекрасно понимаю, что мир изменился.
— От многих актёров слышала, что директор Марк Борисович Варшавер сумел удержать театр в трудное время.
— Он не дал театру разрушиться, сохранил его до сегодняшнего дня без каких-то серьёзных революционных изменений. С уходом из жизни Марка Анатольевича Захарова нам непросто жилось, но совсем в уныние театр не впадал никогда.
— Когда увидим вас в роли отца Фёдора в новом фильме «12 стульев» Петра Зеленова?
— Продюсеры говорят, что работа ведётся, то есть надежда теплится. Но, честно говоря, в нашей профессии достаточно сложно что-либо загадывать. Пока небольшой тизер сняли.
На краю открытого люка вертолёта
— Вам приходилось ради съёмок делать что-то такое, чего раньше не умели?
— Приходилось и прыгать, и скакать на коне, и в серьёзных баталиях оружейных принимать участие, особенно в фильме Николая Петровича Бурляева «Лермонтов». Когда снимали эпизод битвы на реке Валерик, этого добра хватало. Был момент, когда мой жеребец неожиданно рванул за своими собратьями, а поскольку подпруга была ослаблена, я отбил себе всё, что только можно.
— В юности вы занимались спортом и, думаю, не отказывались от каскадёрских трюков. Было такое?
— Было, и не единожды. Сейчас почему-то вспомнилось: как-то в картине Павла Семёновича Лунгина «Линия жизни» мне пришлось стоять на краю открытого люка грузового вертолёта, который находился в воздухе, и смотреть, как внизу на верёвке висит человек. Вместо всех задействованных в этой сцене артистов поставили каскадёров, а мне сказали: «Серый, нужно самому, потому что такого крупного парня мы найти не можем». Пришлось согласиться, но это не от лихости, а от безысходности. Было безумно страшно, хотя каскадёры, конечно, тщательно следили за безопасностью.
— Актёрские задатки вы уже в детстве проявляли?
— Стихи маме с папой не читал, но какие-то кирпичики актёрские, возможно, закладывались уже в детском саду. Недавно пересматривал свои детские фотографии и задержался на одной, где я в черкеске в обнимку с девочкой в костюме черкешенки. Видимо, воспитатели видели, что мне можно поручить танцевать ответственный кавказский танец. Потом были и музыкальная школа, и вокально-инструментальный ансамбль, и совсем маленькое участие в народном театре, куда я был приглашён, чтобы сыграть корпулентного человека.
— То есть, в юном возрасте вы уже были крупным молодым человеком?
— Конечно, вы бы меня издалека увидели.
— У вас дочь и сын, никто из них не стал актёром. Это вы их отговорили?
— Нет, никогда не отговаривал, но и вопрос так никогда не стоял. Слава богу, мне не с чем было бороться. У детей свои жизни, которые лежат далеко от театрального пространства.
Квартира была похожа на кают-компанию
— Со шкиперской бородкой, в майке, стилизованной под тельняшку, вы похожи на морского волка, избороздившего моря и океаны.
— Ничего удивительного: я много лет жил в Приморском крае, мой отец и дядя были моряками, в юные годы и я хотел пойти по их стопам, но мама не разрешила, сказала: «Не пущу!»
— Юношескую мечту удалось воплотить в кино?
— У меня была большая роль контр-адмирала Мамонтова в картине «Мины в фарватере». Кстати, до передачи «Идеальный ремонт» моя квартира была похожа на кают-компанию, в которой было много морских артефактов, шлем водолазный, ещё что-то.
— Как у вас появился водолазный шлем?
— Его прислал мой друг Игорь Витохин с Сахалина. Старый медный шлем водолазы нашли где-то на дне акватории Холмска. А ещё один мой друг, заводчанин Коля Ашпин из Тулы, его отчистил, отреставрировал так, что он засиял. У меня есть и штурвалы, и астролябии, и даже иллюминатор. Его вырезали, когда утилизировали корабль. Теперь мечтаю найти такую стенку в доме, чтобы туда этот иллюминатор врезать.
— Благодаря передаче «Идеальный ремонт» заглянула в вашу квартиру и обратила внимание на коллекцию фарфоровых собачек. Наверняка с ней связана какая-то история.
— Это коллекция моей жены Ирины. Дело в том, что у нас много-много лет были фоксы. Сейчас у нас живёт фокс Митя. Его нам подарили Марк Анатольевич и Саша Захаровы, и потому Митя нам особенно дорог — это своеобразный мостик между Марком Анатольевичем и нами. Когда мы с Ириной увидели на блошином рынке фигурку замечательного фоксика, то не смогли устоять. С этого и началась коллекция. Где бы потом Ирина ни встречала фоксиков, всегда их покупала, тем более что попадаются они крайне редко и потому особенно ценны для нас.
Ирина Колпакова «Звездный бульвар»
