Свой 85-летний юбилей весной 2022 года Светлана Немоляева отметила на сцене. Театр для неё – вообще одно из главных мест в жизни. Именно здесь она обрела востребованность, популярность и любовь – с мужем, Александром Лазаревым, они играли на одной сцене. Почему её долго не хотели снимать в кино? Что поначалу не устроило в ней Эльдара Рязанова? И главное – как удалось сохранить актёрский брак на полвека?
В ожидании чуда
– Вы всегда – просто воплощение деликатности и нежности. Но бытует мнение, что в театре с такими качествами довольно сложно. Актёрский мир слишком жёсткий. Насколько вам было сложно?
– Деликатность и воспитание – они в театральной жизни не очень применимы. Они в бытовой жизни больше проявляются. А в театре надо бороться. Театр – это борьба.
Артисты же вторичны. Главный – режиссёр. А потом ещё конкуренция существует. Глупо идти в театр и не мечтать, что ты будешь играть главные роли или иметь успех на сцене. Тогда зачем идти? Чтобы быть статистом и играть «кушать подано»? Нет, актёр мечтает о хороших ролях.
Не то что в нём говорит тщеславие – хотя и оно тоже у актёров присутствует, но просто он без этого жить не может. Вот у меня отбери роли, которые я играю, и я сразу сникну и буду тихо помирать. Даже когда заболеваю и плохо себя чувствую – всё-таки в моём возрасте здоровых людей не бывает, я выхожу на сцену и обо всём забываю. Какое у меня недомогание, шатает меня из стороны в сторону или нет – я на сцену могу идти, держась за перила, потому что иначе не спущусь. Но я выхожу на сцену, и я ношусь.
Конечно, актёру хочется играть. И если вы спрашиваете, тяжело ли – нет таких актёров, которым бы было легко. К тому же во главе театра должен стоять лидер – мне в этом плане повезло. Он подчиняет труппу своей воле, и ему иногда бывает совершенно не до сантиментов. Перед ним все актёры одинаковы – все хотят играть хорошие роли с хорошим режиссёром. Значит, у режиссёра всегда есть выбор. А там, где выбор, есть подчинение и власть. Поэтому актёр – это трудная профессия. Трудно пробиться.
Деликатность и воспитание – это же манера твоего поведения. А что внутри твоей души бушует и куда бы ты послал подальше – это лично твоё дело.
– Вы ещё на третьем курсе сыграли Ольгу в «Евгении Онегине», но после этого очень долго не снимались.
– Когда я оканчивала институт, мой педагог Виктор Иванович Коршунов, который относился ко мне изумительно, сказал: «Ты можешь сыграть всё, от комедийных до трагедийных ролей. Но твоя внешность – то, что ты такая толстушка-пампушка с круглой физиономией и очень простым выражением лица, тебя подводит. В том виде, в котором ты сейчас есть, сможешь играть только Нюшек, а больше тебе ничего не светит».
Ну, он был прав абсолютно. В театре Маяковского я этих Маш, Ань, Нинок сыграла огромное количество. И когда я похудела и обрела другой облик, то и роли стали совсем другие.
– То есть, этим объясняется ваш простой в кино?
– Нет. Кино – это лотерея. И сказать, что вот точно из-за этого в кино у меня не получалось, довольно сложно.
Во-первых, я была близорукая и на пробах снималась без очков. А когда человек плохо видит, он беспомощен и очень уязвим. Потом, надо же встать, как требует кинооператор, чтобы не выйти из света. И меня всегда это мучило – я не видела эту метку, нащупывала её ногой. И вместо того чтобы сосредоточиться на роли, я сосредотачивалась на поиске этой метки.
Прибавлялась ещё и робость. В театре её не было. А здесь мне жутко хотелось, чтобы меня взяли, хоть на какую-то роль! А меня не брали. И я от этого чувствовала какую-то ущербность, неполноценность.
Хотя в театре я была успешна. Не без скандалов с режиссёрами – бывало, я их не устраивала, меня ругали. Правда, с ролей никогда не снимали. Но проблемы тоже были огромные.
– Вновь кинематографическая жизнь у вас началась с рязановских фильмов. Но он ведь не с первого раза вас взял? Там же было несколько неудачных попыток?
– Мой брат – известный оператор Коля Немоляев — всегда говорил: у всех карьера начинается смолоду, а к 40-50 годам заканчивается, а у меня началась в 40 лет. Но получилось действительно так благодаря Эльдару Александровичу.
Да, мы были знакомы друг с другом давно. Но всё не складывалось. Он потом смеялся и говорил, что даже не понимает, зачем вообще пробовал меня в «Гусарскую балладу». Потому что когда на меня надели этот ментик гусарский и лосины, то сразу стало видно, насколько я девочка.
Он пробовал меня «За витриной универмага», тоже неудачно. И, конечно, самое большое фиаско было с «Иронией судьбы» – там я провалилась с треском. На пробах был жуткий зажим, дикая боязнь и страшное желание сниматься. В общем, всё это меня сковало, и я стала как железная рельса. Прямо не актриса, а зажатая кочерга. Рязанов мне сказал: «Видит бог, я хотел тебя снимать. Я сделал восемь проб. Сделать хуже, чем ты, можно, но трудно». Я на него не обиделась, потому что понимала, что это правда. Но страшно расстроилась. Зато в «Служебный роман» он меня взял без проб.
Служебный роман
– Вы с Александром Лазаревым прожили вместе 51 год. Ваш семейно-актёрский союз всегда вызывал восхищение и изумление – столько лет вместе, при том что о нестойкости актёрских браков легенды ходят. Как вам это удавалось?
– Конечно, браки – это всё-таки большая удача, когда люди друг друга встречают и могут это чувство пронести через всю жизнь. Это не всем даётся. И это счастье, подарок судьбы.
Мы с Сашей прожили не безоблачную жизнь. Мы и ссорились, и не понимали друг друга, и расстраивались, и обижались, и счастливы были. Но мы не могли совершенно долго находиться в ссоре. И мне кажется, что это и есть залог семьи.
Причём он вёл себя всегда благородно. Как настоящий мужчина. В принципе всегда была виновата я – я была взрывная, он более степенный. Я могла от какой-нибудь ерунды взорваться, раскричаться, расстроиться. Он никогда практически не был виноватым, но всегда приходил сам и говорил: «Светка, ну я виноват, не знаю, что я сделал, но ты меня прости, давай помиримся». Я думаю, что это залог какого-то счастья. Но, простите меня, это дар небес. Человек рождается с таким характером.
Вот у меня была приятельница, актриса в театре, и она мне как-то рассказывает: «Я со своим мужем уже месяц не разговариваю. Ну, вот не хочу с ним разговаривать, и всё». И, в конце концов, они расстались, и даже ребёнок не остановил. Хотя и любили друг друга. Столкновения характеров очень мешают семейной жизни. А если ты хочешь семью сохранить и тебе бог дал такой характер, что ты умеешь в чём-то себя ограничивать и идти на примирение, это создаёт прочность брака.
Потом, у нас была потребность друг в друге. За всю свою жизнь мы никогда не хотели отдыхать порознь. Нам это в голову не приходило. Даже если у меня были какие-то съёмки на натуре – у меня реже, чем у него, – он всегда ездил со мной. Если у него были съёмки, и я была свободна, я всегда ехала с ним. Расставание было только в киношных экспедициях. Потребность друг в друге – это подарок судьбы, не каждый это испытывает.
– Некоторые актёры объясняют проблемы в семье ревностью к творчеству и успеху друг друга…
– Да, да, да! Чего у нас тоже никогда не было. Это я правду говорю. У Саши был колоссальный успех. Вообще он был счастливчик. Кто-то про него сказал, что ему всё было подано на блюдечке с голубой каёмочкой, начиная с внешности. Он был красив, высок, талантлив. С актёрской точки зрения, у него не было недостатков. И смолоду, если его приглашали в кино – он с 22 лет начал сниматься, это означало, что его берут. Любые пробы он проходил и всех соперников обходил. И он очень много снимался. А я – нет. Но он так страдал по этому поводу, так переживал за меня, что я всегда к нему первому бежала пожаловаться на свои неудачи, поплакаться.
Но у меня не было комплекса неполноценности. Потому что я много, феноменально много играла в театре. Не меньше 25-26 спектаклей в месяц.
У нас никогда не было соперничества и ревности. Потому что всегда было равновесие.
Нелла Прибутковская, «Новое дело» (pravda-nn.ru)
