Автор многих книг поделилась откровениями о творческой кухне и непростых трудовых буднях литератора.
– Марина Анатольевна, недавно увидела свет ваша новая книга «Безупречная репутация». Что под обложкой?
– Это детектив, это Каменская. Никаких философствований, много действия. В отзывах многие пишут так: «Ах, наконец, вернулась добрая старая Маринина». Особенно слово «старая» радует. (Смеется.)
– Ваша героиня Каменская живет с мужем, часто рассуждает о материнстве и детях. Почему вы не дали ей детей?
– Потому что это моя главная героиня, и она может смотреть на мир только моими глазами. У меня самой детей нет, опыта материнства нет – соответственно, сделать достоверной главную героиню, имеющую детей, у меня не получится. А женщина с детьми – я убеждена в этом – смотрит на мир совершенно иначе, чем та, у которой детей нет.
– Насколько «правда жизни» важна для вас в ваших художественных произведениях?
– Важна. Но смотря что подразумевать под правдой жизни. Например, есть правда жизни в том, что человек рождается с одной головой, двумя руками и двумя ногами, следовательно, человека с двумя головами и тремя руками у меня в книге быть не может. Да и, наверное, ни у кого такого не может быть, кроме авторов фантастики или фэнтези. Если затрагивается какая-либо профессиональная сфера, я прикидываю, достаточно ли я знаю в этой сфере для того, чтобы откровенно не налажать, и если я в ней некомпетентна – ищу консультантов, читаю специальную литературу.
– Случалось ли вам в процессе создания произведений так полюбить или пожалеть персонажа, что вы сохраняли жизнь запланированной ранее жертве?
– Нет, не случалось. Дважды было наоборот: в «Убить поневоле» и во «Взгляде из вечности»: мне был очень симпатичен персонаж, и его смерть не была запланирована на момент обдумывания книги. Но в определенный момент я понимала, что по всей логике событий это человек должен умереть. Мне было так жалко! Я рыдала самыми настоящими слезами, но иначе получилось бы неправильно: и атмосфера потерялась бы, и вообще всё, ради чего задумывалась книга.
– Не устают ли у вас руки писать, записывать, печатать? Бывает ли у вас физкультурная пауза?
– Руки у меня не устают никогда, потому что они очень тренированные с детства. Тренированные и игрой на фортепиано, и работой на пишущей машинке, и рукописной работой – всего этого в моей жизни и в учебной, и в служебной всегда было очень много. Но, кроме рук, еще есть спина. Она-то как раз совершенно не любит работать в положении сидя и начинает болеть. Поэтому мне приходится делать паузу, расстилать коврик, делать гимнастику, чтобы поработать еще хотя бы пятнадцать минут.
– Сколько страниц в день вы пишете? Ставите ли себе норму, план?
– Пишу я столько, сколько могу. Бывает, один абзац. Бывает – три-четыре страницы. Или десять. Это бывает редко: спина десять страниц не выдерживает, и нужны какие-то очень особенные обстоятельства, исключительно состояние мозга, когда настолько увлечешься тем, что делаешь, что чувствуешь боль не так сильно, как обычно, и можешь ею пренебречь.
– Ваша любимая книга детства, любимый автор?
– Смотря какой возраст считать детским. Если до семи-восьми лет, это был Носов с трилогией о Незнайке и Волков с циклом об Изумрудном городе. Все эти книги были моими любимыми – настольными-подподушечными, а потом появился Александр Беляев, были сделаны шаги к русской, а потом и зарубежной фантастике. Плюс подсоединились Мопассан и Куприн, которых родители не успели вовремя убрать с нижних полок.
– Какие книги вы рекомендовали бы молодым читателям, осмысливающим свое место в жизни?
– А вот никакие! Я стараюсь никому книги не рекомендовать, если запрос не сформулирован максимально подробно. Место в жизни можно осмыслить по любой книге, по любому рассказу, наугад выбранному! Никогда ведь не знаешь. Как говорится, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется».
– Испытываете ли вы муки творчества? Как вы пишете книги – легко?
– Написать книгу вообще сложно, а детективную книгу большого объема – сложно вдвойне. Помимо всего прочего, там должно быть очень много деталей, которые должны увязываться друг с другом и излагаться в особой последовательности, чтобы читателю было интересно и чтобы он не догадывался до последнего о каких-то вещах. Требуется постоянно держать в голове огромную конструкцию, и это – очень тяжелая работа.
– Что вы ощущаете, завершая писать то или иное произведение?
– Плачу от радости и облегчения, эдак минут 15–20, с чувством, что все-таки я эту махину вывезла, я ее сделала. Создание текста требует колоссального напряжения сердца и мозгов.
– Какие сюжеты вам больше нравятся – выдуманные или основанные на реальных событиях?
– Все медицинские истории в «Оборванных нитях» – реальны. В книге «Другая правда» использовано реальное уголовное дело: я пользовалась его материалами, цитировала подлинные документы. Фамилии и места изменены, остальное – реально. В книге «Шестерки умирают первыми» использован реальный сюжет о золотосодержащих отходах.
– Бывает ли у вас желание исправить что-либо в ранее написанных произведениях?
– Такое желание наверняка появилось бы, если бы я эти произведения перечитывала. Конечно, я нашла бы кучу огрехов и не раз схватилась бы за голову с криком: «Боже мой, какой кошмар!» Но зачем себя расстраивать, тем более что переделать уже ничего невозможно: прошло много лет, все уже издано-переиздано сто раз и много миллионов раз прочитано. Что толку от того, даже если что-то там будет исправлено? Ну и, к счастью, я свои тексты очень плохо помню: голова у меня всего одна, и я держу в ней книгу максимум три-четыре месяца от момента сдачи в типографию. Затем это место занимает другая книга, голова перестраивается на новый сюжет. И вообще, зачем тратить время на перечитывание себя, когда вокруг каждый день появляется столько новых, замечательных, интереснейших книг!
Мария Федотова
«Нижегородские новости»