Режиссёр рассказал про фильм «Цой», феномен Виктора Цоя и борьбу родственников с лентой.
— Можете ли вы назвать себя поклонником Виктора Цоя?
– Несомненно. Я восхищаюсь его уникальным талантом — и музыкальным, и поэтическим, и человеческим. Я знал его лично. Много лет назад снимал его в своем документальном фильме «Рок». По сути, Виктор Цой дал мне своеобразную путёвку в рок-тусовку. Картина «Рок» начиналась именно со съёмок Цоя в кочегарке, и последующая работа с Шевчуком и Гребенщиковым во многом сложилась именно благодаря этому. С Цоем друзьями мы не были, но много общались. Для меня он казался человеком-загадкой. В нём была определенная магия, шаманство. В жизни он производил впечатление молчаливого, замкнутого человека, но на сцене происходило преображение, и даже не актёрское – вырывались наружу его внутренние силы, которые магически воздействовали на тех, кто его слушал. Фанатизм происходил, как мне кажется, не только от самих песен, но и от чего-то другого, сокрытого в Цое. 30 лет прошло со дня роковой аварии, а популярность его творчества не уменьшается. Редчайший случай, пожалуй, даже единственный.
Почему не только песни, но и личность Цоя до сих пор влияют на нас? Этот вопрос был одной из причин, почему я через много лет вернулся к идее снять про Виктора Цоя игровое кино. Ещё одна причина – мне долго не давал покоя водитель злополучного «Икаруса». Я видел его, когда выезжал на место аварии, где машина Цоя столкнулась с автобусом. Этот водитель – человек совершенно далекий от творчества Цоя, не знавший ничего о музыканте. Но случилось так, что авария перевернула его жизнь тоже.
— До съёмок вы общались с водителем?
– Да, мы посетили небольшой посёлок, в двух часах езды от Риги, где живет этот человек. Что нас поразило, во дворе его дома, когда мы туда попали, стоял «Икарус». Не тот, конечно. Но он продолжает водить иногда. Нас интересовали какие-то детали, но получить их не удалось. Всё произошло слишком быстро: он ехал домой, ни о чем не подозревая, выехал из-за поворота и в него влетел автомобиль Цоя. Удар, всё. «Москвич» Цоя был в страшном состоянии. Что касается автобуса, то удар пришелся в районе ног водителя, где лежало запасное колесо — это спасло его от больших увечий. И это единственная деталь, которую удалось узнать.
— Съёмки каких сцен оказались самыми сложными?
– Как у режиссёра у меня жуткий характер, потому что я всем всегда недоволен на съёмках, мне всё не нравится. Кроме актёров. Вообще я считаю, что в съёмочной группе приоритет всегда у актёров, любые их капризы должны выполняться, потому что это очень важно для результата. Любая съёмка – это тяжелый труд. А в работе над этой картиной сложность еще состояла в том, что у нас роуд-муви, герои почти всегда находятся все вместе в замкнутом пространстве «Икаруса».
— Недавно ваша компания выпустила фильм «Стрельцов», режиссёром которой стал ваш сын Илья Учитель. Вам легко работать с близкими вам людьми, какие сложности возникают?
– Им со мной тяжело. Все же считают, что, раз папа режиссёр и продюсер, то и сыну легко пробиться. Я сам через это когда-то прошел. Мой отец был одним из самых знаменитых документалистов страны. И я понимал, что если я первым своим фильмом после института не ударю по мозгам его коллег, худсовета, то мне будет тяжело. Нужно было сразу доказать, что я – есть я. Мне кажется, Илья своей легкой комедийной картиной «Огни большой деревни» с этой задачей тоже справился, дал понять, что он абсолютно не похож на папу. У него другой подход и другие принципы, он часто со мной не соглашается, но бывает, что и прислушивается.
— Вы не раз снимали про легендарных личностей. Что в них вас цепляет?
– Если говорить о картинах из моей фильмографии, то и Бунин («Дневник его жены»), и Кшесинская («Матильда»), и Цой – это все личности, о которых мы, казалось бы, знаем, но есть в их жизни парадоксы, которые интересно рассмотреть поближе. Когда-то меня обвиняли, что снимая «Дневник его жены» о 60-летнем Бунине, который влюбился в молодую поэтессу, я копаюсь в грязном белье писателя. Но в фильме я пытался сказать не про плотскую любовь, а про то, как чувства могут стать источником творчества. Без этой поздней влюбленности не было бы «Тёмных аллей». Сейчас я увлечен проектом о Шостаковиче, над сценарием работает писатель Александр Терехов. Но это тоже будет не байопик, а попытка понять, как и почему у этого композитора рождалась такая гениальная музыка. Мне это безумно интересно.
Что касается фильмов про известных людей, есть одна колоссальная проблема, с которой приходится постоянно сталкиваться, – это родственники и наследники. Я убежден, что у них нет права запрещать художественное высказывание, если, конечно, оно не нарушает существующих законов или каких-то авторских прав. Такой фильм по определению не может быть буквальным слепком реальной жизни, в нем неизбежно присутствует вымысел. Это художественное произведение, которое помогает осмыслить жизнь, судьбу и творчество конкретного человека. Но, к сожалению, чаще всего наследники банально не хотят ничего слышать и пытаются запретить выход фильма в прокат. С этим нужно что-то делать уже на юридическом уровне.
— С «Цоем» такие проблемы тоже были.
– Я готов к тому, что к фильму будут относиться по-разному. Так и должно быть. У каждого свой Цой, каждый имеет право на собственное мнение. Фильм не нарушает никаких законов, прошел все проверки компетентных органов и получил прокатное удостоверение. Мне кажется, самому Цою, для которого свобода выражения была одной из главных ценностей, было бы стыдно за такие действия родственников. Но я всегда надеюсь на торжество разума.
Виктория Мельникова
Metro
