Каждая ее песня становится хитом, а коллекция музыкальных наград постоянно пополняется. Ее обожают за экстравагантность, красоту, ни на кого не похожее звучание.
— «Прованс» – это был smashing hit, снесший все вокруг себя, как шар в боулинге.
— Неожиданно…
— Почему неожиданно?
— К тому моменту я очередной раз поставила на себе крест. В эпоху моего личного «допровансья» несколько лет уже ничего не происходило. Форма, в которой я привыкла себя преподносить, перестала быть актуальной и интересной. Я была смешная сутулая девчонка, которая топила за андеграунд. В тот момент я серьезно приуныла, потому что уже случился переезд в Москву, уже случились концерты, уже случилась узнаваемость, а внутреннего благополучия и ощущения реализованности не случилось. Я никогда не была алчной, я не падкая на деньги и никогда не хотела денег ради денег, но все было совсем тухло. Концертов становилось все меньше и меньше, потом они закончились, я думала: «Я попробовала, но не получилось». Я была в растерянности, был внутренний кризис. Чудом произошла песня «Прованс», и эта песня не сказать что с первого раза мне понравилась.
Сначала я услышала демку, причем из нескольких источников. Потом я анализировала это – удивительным образом она попала мне в уши. Автор песни – Егор Солодовников, после «Прованса» он написал мне тысячу песен и уже действительно является мои другом. Но тогда я подумала: «Какая хрень». Потом я поймала себя на том, что уже неделю пою себе под нос припев.
— Каково это было – перейти с кривоватых рельс r’n’b, хип-хопа и так далее на…
— Попсаря? Шикарно. Очень сложно было себе в этом признаться, потому что быть недопонятой, странноватой, такой необычной, вечно голодной художницей, томно мечтающей о будущем, мне всегда казалось более привлекательным. Сначала мне было стыдновато.
— По прошествии лет как ты это оцениваешь?
— У меня никогда бы не случилось таких уникальных возможностей делать любую музыку, которую я хочу. И музыка в этом предложении – ключевое слово. Я могу себе позволить – во всех смыслах этого слова – делать любую музыку.
— Ты была, наверное, непростым ребенком?
— Непростым, и я выросла в непростого взрослого. По крайней мере, я правдива с собой и правдива с окружающими, я человек не самого простого характера, но со мной всегда очень интересно – это правда.
— У тебя в детстве и юности были эпизоды, когда ты стриглась налысо.
— Это не было бунтом по отношению к родителям. Они всегда были союзниками для меня в этом плане.
— А по отношению к чему это было бунтом?
— Ко всему остальному. Меня всё немного раздражало. Я экспериментировала с цветом волос, но не считала себя эпатажным человеком. Это не был вызов ради вызова. Мне сильно не нравится, когда кого-то с кем-то сравнивают, и особенно мне не нравится, когда меня сравнивают. Я топлю за уникальность, меня папа так воспитывал. У него вставал подшерсток, когда он слышал эти фразы вроде «второй Майкл Джексон».
— В Ужгороде ли появилось твое второе имя?
— Да. Я эту историю никогда не рассказывала и, наверное, не расскажу, потому что она меня немного смущает. Ничего интересного и любопытного, просто один человек ляпнул, это случилось при свидетелях, повторилось несколько раз и прилипло ко мне.
— «Палата №6» – это название команды, в которой ты играла.
— Я очень люблю эти времена. Это была школьная команда, но когда мы все выпустились, она не прекратила своего существования. Мы нормально поездили по чемпионатам, доездились до «АМиКа» в Киеве. Мы много раз были на фестивале в Сочи. Ребята из большого юмора, которых мы все сейчас смотрим по телевизору, они все меня помнят пигалицей, выступавшей в «Жемчужине». Оттуда наша теплая дружба и их поддержка, особенно на начальном этапе, когда я здесь особо никому не была интересна. Они меня приглашали на все возможные передачи и съемки, я им очень за это благодарна.
— Какая у тебя была функция в команде?
— Я в основном пела, ничего из ряда вон выходящего. Мне порой давали шутки, но, как правило, меня тогда считали не очень смешной, потому что я тогда подавала не очень. Но зато все «финалки» были на мне.
— Что-что, а стиль у тебя неподражаемый.
— Я очень не люблю пародистов, которые пытаются имитировать мою манеру. Они все показывают меня фриком каким-то.
— У тебя есть стилист? Кто придумывает макияж, платья, прически?
— Нет. Конечно, я с огромным удовольствием обращаюсь за помощью к специалистам, потому что в каких-то вещах не разбираюсь. Но я еще себе прощаю очень много провалов, потому что я живой человек, и ничто человеческое, особенно стилистические проступки, мне не чуждо. Я девочка, я люблю экспериментировать, не все эксперименты удачны, но я себя никогда за них не ругала. А по поводу манеры моей – очень много моих ужимок, особенно смех, особенно лет 15 назад, когда я после каждой фразы нервно хихикала – это защитная реакция. Это мои переживания, это мои нервы. Я не так давно разрешила себе быть собой, приняла тот факт, что мое любимое занятие – это действительно мое, я ничье место не занимаю, я занимаюсь тем, чем должна.
Я очень волнуюсь до выхода на сцену. Я действительно нервничаю, я очень не люблю, когда репетиционные моменты становятся достоянием общественности, потому что, вместо того, чтобы концентрироваться на звуке, я должна думать о том, как я выгляжу. Я пожираю себя до выхода на сцену, я раскладываю себя на атомы после выступления, анализирую все на свете. Я достаточно самокритичный персонаж, но в моменте, когда я стою на сцене, я царица.
Мария Аль-Сальхани
«Мир»