На VII Сахалинском международном кинофестивале «Край света» Евгений Гришковец в последний раз сыграл спектакль «+1».
— Почему вы решили именно сейчас распрощаться с «+1»?
— Я его создал в 2008 году. Это анатомия одиночества 40-летнего человека. Сейчас мне 50. Он не соответствует высказыванию 50-летнего человека. Трансформировать его невозможно. Мы прожили с ним 10 лет, так что достаточно. Есть видеоверсия спектакля, но это просто документ.
— Разве одиночество в 40 и в 50 по-разному воспринимается?
— Доживёте до 50 – поймёте. В 40 эта тема очень остро воспринимается. А в 50 я больше не чувствую себя одиноким.
— Почему все ваши спектакли идут не более двух часов и без антракта?
— Сейчас у людей клиповое сознание, поэтому больше двух часов сложно удерживать зрительское внимание. Что касается антракта, я не понимаю, что должны делать зрители во время перерыва.
— Например, наведаться в уборную…
— Взрослый человек может и потерпеть в течение двух часов. К тому же я не знаю, как написать пьесу из двух актов и что нужно делать после антракта. Я же не могу постареть на 20 лет, как это обычно происходит в пьесах.
— На мастер-классе вы довольно резко сказали молодому человеку, что он никогда не напишет книгу. Не боитесь таким образом разрушить чужую мечту?
— Чтобы писать книги, нужно иметь филологическое образование, а у него – историческое. Прежде чем научиться писать, нужно научиться читать. Поймите, я хочу его оградить от мучений, чтобы он не превратился из успешного историка в несчастного, никому не нужного писателя. Поэтому лучше резко предостеречь. Ведь как только он что-то напишет и выложит в Интернет, всё, обратной дороги нет. Жизнь важнее, чем литература. Не всем дозволено прикосновение к искусству. Парней не надо жалеть, с ними нужно построже. Художнику никто не может помешать. Если сломался, то туда ему и дорога. Как у Высоцкого: «Когда я вижу сломанные крылья – нет жалости во мне и неспроста: я не люблю насилье и бессилье, вот только жаль распятого Христа».
— Вам приносит удовольствие написание книг?
— Это большая радость. Всегда терзают сомнения, когда заканчиваю работу. Мне кажется, что это никому не нужно. Наступают фантомные боли – хочется дальше писать, а замысла нет. Жить без замысла очень тяжело, а фигню нельзя писать.
— Над чем сейчас работаете?
— Пишу большой автобиографический роман про феномен призвания. Вот что такое призвание? Приказ сверху? Если ты его ослушаешься, твоя жизнь будет исковеркана? Хочу написать пьесу, замысел уже есть. Надо к весне сделать новый спектакль.
— Пишете для себя или для аудитории?
— Я пишу, потому что надо.
— Кому надо?
— Как только пришёл замысел, всё, я несу ответственность перед ним. Кроме меня, это больше никто не сделает.
— А не перед богом?
— Перед замыслом. Я не знаю, откуда он приходит. Я просто транслятор.
Любовь Егорова,
«Метро» (metronews.ru)