Несмотря на возраст – 84 года, маэстро работает, в прямом смысле не покладая рук. «В моём возрасте останавливаться уже опасно, так что надо крутиться, как белка в колесе, остановишься – плохо». Каждый день он приходит в здание Латвийского радио, что на Домской площади в Старой Риге (здесь в первой студии у него рояль, где Паулс репетирует ежедневно). С этим зданием связана вся творческая жизнь музыканта – как минимум шестьдесят лет, с тех пор, когда на радио прозвучала его первая песня. Живёт он в трёх минутах ходьбы от радио, в доме на берегу городского канала – надо пройти мимо парламента.
– Вы сегодня предпочитаете небольшие концерты в Латвии?
– Да, мне так удобнее. В Латвии всё рядом – даже до самой дальней точки всего лишь пара часов езды на автомобиле, а я же ещё за рулём. Езжу, высматриваю в театрах молодых талантов. Ну, петь, в принципе, многие умеют, а вот ощущать чувство ритма, другие нюансы – это не каждому дано.
– Это умел Андрей Миронов, с которым вы в 1983 записывали легендарный альбом «Старые друзья» именно в этом зале студии, в котором мы сейчас беседуем…
– Андрей был великолепный, что и говорить. И пел, и танцевал – и на каком уровне! Бесконечно больно, что он так рано ушёл, ведь столько не успел – в частности, я уже договорился с ним записывать песни Оскара Строка, какие-то американские вещи, которые он очень любил… Но не довелось…
А вот в спектакле «Девушка из кафе» играю с Вероникой Плотниковой. Это история о юной поэтессе Аустре Скуине, она жила в Риге около ста лет назад, писала замечательные стихи, но, к сожалению, что-то у неё там не получилось и она утопилась в Даугаве. На её стихи написал музыку, Вероника поёт – вот у кого талант и артистический, и вокальный. Превосходно! Очень приятно с ней выступать. Её может, помнят по «Новой волне», она выступала от Латвии, пела песни Эдит Пиаф.
А в Германии живёт замечательная певица Лариса Мондрус – интеллигентная, милая, красавица. Талия какая! Она начинала в Риге, я с ней очень хорошо знаком по Латвийскому радио. У нас в фонде радио до сих пор хранятся записи её песен на латышском языке. У неё был замечательный муж Эгил Шварц, который играл в шестидесятые в организованном мною «РЭО» (Рижский эстрадный оркестр). Потом они уехали в Западную Германию, но несколько лет назад Лариса приезжала в Латвию, дала несколько концертов – не только в Риге, но и в других городах. Прекрасная пара!
Но мой любимый жанр – когда нет рядом никакого певца, за которого надо всё-таки отвечать, когда это всё же дуэт. А вот когда я один на сцене, то точно чувствую себя королём, чего уж там! Ты отвечаешь только за себя, рояль настроен – играй, импровизируй! Это наполняет меня неимоверной энергией… Я прожил большую насыщенную жизнь и если я встречу потом Его, то я ему скажу за всё спасибо.
– А за рубеж вы всё же выезжаете?
– Ну, их к чёрту, гастроли! Мне и так хорошо в Риге. Я уже постоянно отказываю. Я отказал «Белым ночам» в Санкт-Петербурге, юбилейным концертам Валерия Леонтьева в Москве. Я больше никуда не поеду! Я просто физически этого не смогу. У меня спина болит, честно говорю. Ну, смогу, но не хочу – ещё надо тащиться и карабкаться на этот поезд. И поверьте, что это не каприз, просто это моё самоощущение – мне никуда не хочется ехать.
С Пугачёвой я и так встречался позапрошлым летом – она пригласила к себе на виллу в Юрмале, в которой останавливается с Максом Галкиным и детьми. Позвала к себе, мы посидели. Игорь Николаев заглянул…
Так что у меня всё есть, я никуда не спешу. А как подумаю обо всех этих гостиницах, то сразу – нет! За шестьдесят лет их было уже столько! А тут так удобно – вышел из радио на Домскую, завернул за угол и мимо парламента – домой.
– Это «ареал» вашего обитания – радио-парламент-дом?
– Ну, в парламент не захожу. И, слава богу, что не захожу – мимо, мимо. Я там был когда-то депутатом, хватит…
– Что вас сегодня вдохновляет?
– Как говорил Оскар Уайльд, по «Кентервильскому привидению» которого у меня недавно в Рижском русском театре им. М. Чехова вышел мюзикл, вдохновляет талант. «Талант – новость, которая всегда нова». Честно говоря, фортепиано для меня единственное удовольствие.
– Ваша супруга говорит, что, глядя на вас с фортепиано со стороны, ей кажется зачастую, что вы одно целое…
– Ну и, конечно, супруга Лана вдохновляет, моя семья, хотя она вместе редко и в Латвии сегодня собирается – преимущественно летом, когда я живу на Белом озере, или на Рождество. Внучки сейчас кто в Италии, кто в Америке… Но когда они приезжают домой, тогда за Лану я очень рад – она чувствует себя настоящей главой семьи и бабушкой.
– Интересно, как появились лучшие ваши мелодии. Это был импульс или результат постоянной работы?
– Если честно, то я даже и ответить не могу. Я не верю в то, что вот приходит вдруг вдохновение (хотя и это бывало) и тогда всё получается. Сколько себя помню, всё появлялось благодаря адскому труду. И когда какой-то завистник-композитор говорит, что вот я выбрал «лёгкий жанр», то я бы ему ответил: ну какой же этот жанр лёгкий? Пойди-ка поработай с этим «лёгким жанром» – хотя бы ради того, чтобы деньги заработать. Я сейчас пишу – не много, но пишу. Журналисты любят спрашивать, без чего не может жить музыкант? Я отвечаю, что он не может выжить без денег, ну а без чего же ещё?
– Когда лучше пишется – утром, днём, вечером или ночью?
– Абсолютная ерунда, что нужна какая-то специальная обстановка. Может, кому-то и нужна, но для меня главное, чтобы дома было всё спокойно, когда нет никаких нервных ситуаций. Чай пью – не из пакетиков, а хороший, заваренный. Чашечку кофе ещё выпить могу. Я просто подхожу к роялю, и иногда мелодия пишется. И у меня до сих пор в России просят, чтобы я что-то написал. Говорят: «Давай!» А я уже так не могу, мне кажется. Тот период ушёл. Они говорят: «Нужен шлягер, так, чтобы к уху прилип…»
– Извините, но ваша заключительная песня в недавнем «Кентервильском привидении» – я её назвал липучкой, она три дня после премьеры из моей головы не выходила!
– Ну, это я умею, но… не всё так просто. Я считаю удачным год, когда получается хотя бы одна-две мелодии, вот так.
– Вы именуете свои произведения «песенками»… Кстати, Лана однажды возмутилась в разговоре со мной: «Ну что вы с Паулсом пишите – «песенки», это же песни!»
– Ну, Лана у меня строгая, с высшим филологическим образованием… Но если песенки, то… почему бы не отнестись к этому жанру в такой нежно-любовной ласковой форме. Песенка! Здесь нет ничего такого унизительного, чего-то другого, я даже не знаю… На этих песенках уже столько поколений выросло. Ко мне подходят совсем молодые люди: «Подпишите мне открытку… Спасибо! А вот эту – моей бабушке!»
– Дайте рецепт, как сохранить энергию в солидном возрасте…
– Это сохраняется, с одной стороны, очень просто: если это твоя профессия и этим зарабатываешь на жизнь, то этим и живёшь. А если для тебя это ещё и удовольствие, то просто счастье. Я зарабатываю и деньги, а что ещё делать?
– Вы плакали когда-либо над какой-либо мелодией?
– Нет. Я не настолько сентиментальный. Хотя очень люблю «Меланхолический вальс» нашего замечательного латышского композитора Эмиля Дарзиньша, я даже написал когда-то посвящённый ему музыкальный спектакль, который так и называется – «Меланхолический вальс». И у него ещё замечательные песни.
И ещё я очень впечатлён, когда играю знаменитую тему из «Сказок Гофмана» Жака Оффенбаха – я недавно записал альбом «Опера», в котором звучат мои переложения знаменитых оперных арий и мелодий… Эта музыка так здорово под пальцами бьётся, и когда понимаю, что это меня так трогает за душу, то я… просто не успеваю плакать.
– Успехов, здоровья… и чтобы всегда был под рукой рояль в кустах!
– У меня их три как минимум! Вот этот, в студии, «Стейнвэй», его подарил Фонд Петра Авена мне лично, но я его отдал в студию и на нём могут играть и молодые музыканты. В кабинете на радио фортепиано. Дома, конечно. На даче.
Как-то меня позвали на премьеру фильма о нашей замечательной эстрадной певице Норе Бумбиере. Пришёл, сел в восьмой ряд. После фильма меня настойчиво на сцену зовут: «Выходите! Выходите!» Хитрые… Я знаю, что у них там «рояль в кустах».
Андрей Шаврей, РГ/РБ