Вячеславу Долгачёву 5 ноября исполнилось 70 лет. Театральный режиссёр поставил около 70 спектаклей. Они имели успех в Израиле, США, Франции, Швейцарии, Швеции, Словакии.
– В 1975 году вы окончили режиссёрский факультет ГИТИСа, вам тогда не было и 25 лет. Почему вы захотели стать именно режиссёром?
– Я рано научился читать, и в детском саду воспитательницы, чтобы немного передохнуть, давали мне книжку, усаживали детей в кружок, и я читал им сказки. В какой-то момент я почувствовал власть, потому что от меня зависело, узнают ребята, чем сказка закончилась, или нет. Много позже я прочёл у легендарного английского режиссёра Питера Брука, что режиссёр – это тот, кто может увлечь группу людей делать то, что ему нужно.
– В одном интервью прочитала, что в школьные годы вы 21 раз смотрели спектакль «Ромео и Джульетта».
– Да, я знал спектакль наизусть, для меня он стал потрясением. А в 11 лет я накопил денег и, соврав родителям, что еду к другу на дачу, поехал посмотреть в БДТ спектакль «Идиот» с Иннокентием Смоктуновским. Я много читал про эту постановку и захотел её увидеть. В билетной кассе БДТ на мой вопрос, нет ли билетов на «Идиота», мне ответили: «Мальчик, ты идиот, билеты раскуплены вперёд на год». Но мне всё-таки удалось прошмыгнуть мимо билетёрш. В театре я забежал в какую-то ложу и попросил дяденек и тётенек меня не выгонять. Я и не предполагал, что через много лет встречусь с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским, что он будет играть у меня Иоганна Себастьяна Баха в спектакле «Возможная встреча». И это будет его последняя роль, в которой он выходил на театральную сцену незадолго до смерти. Я тогда рассказал ему эту историю. Он был потрясен: «Боже мой, вам было 11 лет, и вы поминутно помните тот спектакль?»
– В ГИТИС вы поступили с первого раза?
– Я дошёл до 3 тура, и Мария Иосифовна Кнебель, на курс которой я поступал, посмотрев на меня, заметила, что я больше похож на ребенка, чем на взрослого человека, и спросила, сколько мне лет. Я замялся, тогда она сказала, что не надо ничего выдумывать, что я ещё очень молод, и посоветовала мне поучиться, например, на филфаке. Я поступил на филфак, но с 3 курса удрал и все-таки поступил в ГИТИС, решив, что теперь мне жизненного опыта хватает. А филфак по просьбе мамы окончил экстерном.
– Вы много общались с Олегом Ефремовым. А как вы познакомились?
– Окончив ГИТИС, я скучал по настоящей работе и предложил директору дома-музея Марии Ермоловой поставить в интерьере музея спектакль по малоизвестной пьесе Александра Островского «Неожиданный случай». Директор сначала возмутилась, но потом в ходе постановки даже разрешила прилечь на кровать великой актрисы. Как-то на спектакль пришла известный критик и театровед Инна Натановна Соловьева. Спектакль ей понравился, и она привела гостя. Увидев Олега Николаевича Ефремова, я замер. После спектакля он поинтересовался, где я работаю, и, услышав, что я нигде не служу, сказал: «Подойдите ко мне завтра утром, если сможете». Я жутко разволновался, но едва перешагнул порог кабинета, моментально успокоился.
Ефремов разговаривал со мной так, как будто мы были знакомы всю жизнь. Он был по-настоящему народным артистом, человеком народа. С ним было необыкновенно легко. Олег Николаевич предложил мне прийти к нему на стажировку во МХАТ. Я был счастлив и стал предлагать ему разные пьесы, он просматривал их и говорил, что это ставить преждевременно, а это не очень. И однажды я вспылил: «Мне надоело бездельничать два года». И ушёл в никуда. Позже Михаил Иванович Царёв пригласил меня на свой курс в Щепкинское театральное училище преподавать. Через три года посмотреть наш дипломный спектакль пришёл Олег Николаевич Ефремов. Он вернул меня в МХАТ, предложив должность режиссёра-постановщика.
– Вам довелось работать с легендарной Татьяной Лавровой, получившей известность благодаря фильму «Девять дней одного года». Говорят, она была очень непростым человеком?
– Татьяна Евгеньевна была сложным человеком и уникальной артисткой. Я познакомился с ней, когда ещё был школьником. Увидел её на Кутузовском проспекте с детской коляской, остановился перед ней и буквально открыл рот. Она спросила: «Мальчик, тебе чего?» Я восторженно произнёс: «Вы Лаврова, играете в «Современнике!» Она рассмеялась, поняла, что мальчик влюблен в театр, и пригласила меня к себе пить чай. Потом я ещё пару раз приходил к ней на чай, она рассказывала о жизни, о театре и просила называть её на ты. А через много лет уже в МХАТе она произнесла: «Здравствуйте, Вячеслав Васильевич». И — меня словно кипятком шпарило. Но вне театра мы продолжали общаться друг с другом на ты.
Так случилось, что до меня спектакль «Молочный фургон больше не останавливается здесь» по Теннесси Уильямсу она репетировала с тремя режиссёрами. И, как поговаривали, съела их. Они не выдерживали её нервного характера и убегали. Ефремов обратился ко мне: «У Тани давно не было ролей, только ты можешь укротить её». Мы стали репетировать, и как-то сразу всё стало складываться, но когда дошли до последней сцены, где героиня Лавровой должна умирать, Татьяна Евгеньевна сказала, что не сыграет этого никогда. Тогда я придумал одну вещь, за которую она меня поблагодарила. Я попросил нашить на капроновый пеньюар множество капроновых ленточек. И в последней сцене актриса, лежа на кровати, как бы тихо ужималась, утопая в этой капроновой пене.
– У вас был класс бродвейских звёзд. Кто из них вам особенно запомнился?
– Традиционно в начале занятий я прошу актёров представиться. И вот встает один актёр и говорит: «Роберт». При этом почему-то все остальные заулыбались. Я не пойму, в чем дело, и спрашиваю: «А фамилия?» Тот: «Де Ниро». Тут весь класс просто расхохотался. В обычной жизни он совершенно не похож на того Де Ниро, которого мы привыкли видеть в кино. Абсолютно ничего звездного, очень скромный, с неприметной внешностью. Он пришёл, потому что где-то слышал о моих классах и решил посмотреть, что я за парень. На следующий день он должен был уезжать, но зашел поблагодарить меня, сказал какие-то хорошие слова.
Ирина Колпакова http://zbulvar.ru