Его талантом восхищался сам Чарли Чаплин, Голливуд в середине 1920-х пригласил молодого гения поработать в Америке. Но за успешным обликом скрывался глубоко несчастный человек, для которого проблески счастья и творческой свободы сменялись черными полосами депрессии.
Семейные скандалы
Сергей родился 22 января 1898 года в Риге в семье инженера Михаила Осиповича Эйзенштейна и дочери состоятельного купца Юлии Ивановны (урождённой Конецкой). В своей автобиографии Сергей Эйзенштейн рассказывал: «Не могу похвастать происхождением. Отец не рабочий. Мать не из рабочей семьи. Отец архитектор и инженер. Интеллигент. Своим, правда, трудом пробился в люди, добрался до чинов. Дед со стороны матери хоть и пришел босой в Питер, но не трудом пошел дальше, а предпочел предприятием — баржи гонял и сколотил дело. Помер. Бабка – “Васса Железнова”. И рос я безбедно и в достатке. Это имело и свою положительную сторону: изучение в совершенстве языков, гуманитарные впечатления от юности. Как это оказалось все нужным и полезным не только для себя, но — сейчас очень остро чувствуешь — и для других!»
Сергей рос очень замкнутым в себе, слабым и болезненным мальчиком. По мере взросления проблем своим родителям он почти не доставлял, был во всем послушным и воспитанным юношей, которому легко давались гуманитарные науки. Маленький Сергей получил солидное и разностороннее домашнее образование, знал английский, немецкий и французский языки, был хорошо знаком с мировой литературой, занимался фотографией, ставил любительские спектакли, увлекался рисованием. Но домашняя покорность Сергея свидетельствовала не о семейном благополучии, а, скорее, о желании ребенка скрыться в мире литературы от бесконечных семейных неурядиц.
На какое-то время маму ему заменила кормилица, чья комната была уставлена множеством икон и ладанок. Тем временем между матерью и отцом не утихали скандалы. Эйзенштейн рассказывал: «Матушка кричала, что мой отец — вор, а папенька — что маменька — продажная женщина». В 1905 году мать ушла из семьи и увезла Сергея в Петербург. Но вскоре ребенок, мешавший ее сердечным приключениям, был возвращен отцу в Ригу — один, в запертом на ключ купе поезда. В 1909 году бесконечные скандалы родителей Сергея закончились разводом, в ходе которого были обнародованы множественные факты адюльтера матери, в том числе с родственниками ее бывшего супруга.
Окончательно развод был оформлен только в 1912 году. Когда отец в 1910 году был назначен инженером в управу Санкт-Петербурга, Сергей был отправлен подальше от продолжавшихся скандалов и вновь вернулся в Ригу к тетушкам.
«На нашей стороне тогда была вся молодежь»
Несмотря на явные успехи сына в гуманитарных науках, отец хотел, чтобы Сергей продолжил его доходное и респектабельное дело. В 1915 году тот окончил Рижское реальное училище, потом учился в Петроградском институте гражданских инженеров. В сентябре 1918 года он выехал с эшелоном на северо-восточный фронт. Эйзенштейн прошел путь от телефониста до техника, был сапером, техником-строителем, одновременно участвовал в самодеятельности как художник, актер и режиссер.
В 1920 году Сергей Эйзенштейн был отправлен на учебу в Москву в Академию Генерального штаба на восточное отделение для изучения японского языка, но военным переводчиком не стал. Позже он писал: «Чтобы попасть с фронта в Москву, я поступаю на отделение восточных языков Академии Генерального штаба. Для этого я одолеваю тысячу японских слов, осиливаю сотни причудливых начертаний иероглифов. Академия — не только Москва, но и возможность в дальнейшем узнать Восток, погрузиться в первоисточники магии искусства, неразрывно для меня связывавшиеся с Японией и Китаем. Сколько бессонных ночей пошло на зубрежку слов неведомого языка, лишенного всяких ассоциаций с известными нам европейскими!»
Одновременно он начал работать художником московского молодежного театра «Пролеткульт», оформил свой первый спектакль «Мексиканец» по книге Джека Лондона. Появившись там впервые, молодой человек заявил, что готов писать декорации, ставить спектакли, но будет это делать лишь для того, чтобы получше узнать театр, а потом разрушить его: «Наша труппа состояла из молодых рабочих, стремившихся создать настоящее искусство, вносивших в него новый темперамент, новые взгляды на мир и искусство. Их художественные взгляды и требования полностью совпадали тогда с моими, хотя я, принадлежа к другому классу, пришел к тем же выводам, что и они, лишь чисто умозрительным путем.
Последующие годы были насыщены ожесточенной борьбой. В 1922 году я стал единственным режиссером Первого Московского рабочего театра и совершенно разошелся во взглядах с руководителями «Пролеткульта». Пролеткультовцы стояли за использование старых традиций, были склонны к компромиссам, когда поднимался вопрос о действенности старого искусства. Я же был одним из самых непримиримых поборников ЛЕФа — Левого фронта, требовавшего нового искусства, соответствующего новым социальным условиям. На нашей стороне тогда была вся молодежь, — среди нас были новаторы Мейерхольд и Маяковский; против нас были традиционалист Станиславский и оппортунист Таиров. И тем более мне было смешно, когда немецкая пресса назвала моих безыменных актеров, моих “просто людей”, ни больше ни меньше как артистами Московского Художественного театра — моего “смертельного врага”».
Успех фильма
В начале 1920-х годов два года Сергей Эйзенштейн был слушателем и режиссером-стажером Государственных высших режиссерских мастерских под руководством Мейерхольда. Свой первый спектакль в театре Эйзенштейн поставил по пьесе Алексея Островского «На всякого мудреца довольно простоты», оставив от нее, по словам критиков, «одни обломки», сохранив лишь фамилии действующих лиц, несколько реплик и отдельные сюжетные ходы. С 1923 года он руководил театральными мастерскими «Пролеткульта», где преподавал самые различные дисциплины от эстетики до акробатики, тогда же он опубликовал свой творческий манифест «Монтаж аттракционов».
В 1924 году Сергей Эйзенштейн перешел в кино, а в 1925 году совместно с Григорием Александровым, Максимом Штраухом и Иваном Пырьевым выпустил первый фильм «Стачка». Тогда же за рекордно короткие сроки (съемки и монтаж заняли три месяца) был выпущен фильм «Броненосец «Потёмкин». Первый просмотр этой картины состоялся в Большом театре в конце декабря 1925 года. Когда просмотр подходил к концу, Эйзенштейн вспомнил, что последний кусок пленки не был приклеен, а только приложен, и так был положен в коробку. Чем больше гремел зал, тем больше волновался Эйзенштейн: вот сейчас будет обрыв, люди застучат ногами, сломается накал участия в картине. Но обрыва не произошло: несклеенный кусок прошел как склеенный. Случилось как будто чудо: то ли Сергей Михайлович неверно вспомнил, то ли разогрелась пленка, и кусок ленты прикипел к другому куску. Все закончилось бурными овациями.
«Ваше гнусное отношение ко мне я ничем не заслужила»
Тогда же Эйзенштейн попытался хоть как-то наладить свой быт. Начались его долгие и, по мнению многих знавших эту пару, странные отношения с киножурналисткой Перой Аташевой, с которой режиссер познакомился во время работы над «Броненосцем «Потёмкиным». Аташева стала подругой-сиделкой, она мечтала иметь от Эйзенштейна детей и очень страдала от того, что Старик (как она его называла) не может дать ей любви в ответ. Их связь оставалась невинной всю жизнь, даже после того, как в 1934 году они официально оформили свой брак. Но и тогда только что вернувшийся из-за границы после пятилетнего отсутствия Эйзенштейн предпочел жить отдельно от супруги.
В конце 1930 года место Аташевой заняла ассистентка Елена Телешева. Этот союз стал причиной насмешек сплетников, и это несмотря на то, что Елена, рискуя собой, выходила Эйзенштейна, когда он заболел черной оспой. Про Телешеву в окружении режиссера говорили: женщина-гренадер. Они познакомились на съемках первой версии фильма «Бежин луг». Елена оказалась рядом с Эйзенштейном в момент сильнейшей депрессии – первая версия этого фильма была встречена в штыки критикой. Телешева морально поддерживала его, пыталась ободрить и вернуть к жизни. И даже смогла переубедить директора «Мосфильма» взглянуть иначе на творение Эйзенштейна. А когда работа наладилась , стала для режиссера обузой.
К концу 1930-х годов она предложила ему расстаться: «Ваше гнусное отношение ко мне я ничем не заслужила. Я уже пять лет живу в основном вашими интересами. Неужели вы не понимаете, какими уродливыми и ненормальными стали наши отношения? Утром я жду звонка, ибо это единственный способ общения с любимым, горячо любимым человеком! Разговор продолжается 2-3 минуты. Никакой души, тепла, ласки. На вопрос “Увидимся ли мы?” следует раздражение: “Мне некогда”. Всякий экспансив, ласка, тепло охлаждается немедленно или грубостью, или равнодушием. Всякое проявление внимания или любви встречается холодно, как должное. Ведь для женщины большое горе не жить вместе с любимым человеком, не быть его женой в полном смысле этого слова – и физически, и морально. Ну, если физически вы не в порядке, я согласилась, больше того, я согласилась жить врозь, хотя это огромная жертва», – писала она ему. Эйзенштейн предпочел расстаться. А в конце жизни официально жил с Перой Аташевой.
Поездка в Америку
В 1928 году Эйзенштейн отправился за границу. Вместе с Григорием Александровым и оператором Эдуардом Тиссэ режиссер объездил всю Европу и Америку. Он читал лекции в университетах Лондона, Амстердама, Брюсселя и Гамбурга, выступал в эфире берлинского радио. В Штатах Эйзенштейн заключил контракт с компанией Paramount Pictures — планировалась экранизация «Американской трагедии» Теодора Драйзера. Однако работа не была закончена — компания отказалась от сценария Эйзенштейна. Позднее режиссер приступил к работе над фильмом «Да здравствует Мексика!». Но картина осталась неоконченной.
После возвращения Эйзенштейн занялся научной и педагогической деятельностью — его назначили заведующим кафедрой режиссуры Государственного института кинематографии. Он составлял программу по теории и практике режиссуры, писал статьи. В годы войны Эйзенштейн работал над своей последней картиной «Иван Грозный». Первая часть фильма вышла в 1945 году — режиссера удостоили премии. К сожалению, доснять вторую часть Эйзенштейн не успел. В черновом варианте эта серия вышла только в 1958 году.
Сергей Эйзенштейн умер от инфаркта в ночь с 10 на 11 февраля 1948 года в Москве. «Рядом с ним лежал гаечный ключ, которым он стучал по батарее, чтобы снизу пришли соседи», — рассказывал Александр Щипин. В последней квартире Сергея Эйзенштейна на Потылихе, рядом с кинофабрикой, было почти пусто. Было условлено, что когда у Сергея Михайловича опять случится сердечный приступ, то он постучит гаечным ключом по батарее, тогда из нижней квартиры придут люди. В ночь с 10 на 11 февраля труба отопления загудела, звук поднялся наверх, но слишком поздно. На столе с разложенными книгами лежала страница последней рукописи Эйзенштейна. Он писал очередное исследование. Одна строка на листке изломана и перешла в запись: «Здесь случилась сердечная спазма. Вот ее след в почерке». Внизу страницы были написаны слова: «Мать – Родина».
Подготовила Лина Лисицына, по материалам Chtoby-pomnili.net, Mir24.tv, Culture.ru