Джефф Безос не пожалел на новый проект «Властелин колец» почти полмиллиарда долларов
Сериал по Дж. Р.Р. Толкину от Amazon, наконец, получил название — «Властелин колец: Кольца власти». Звучит тавтологично, но вместе с тем не отнимешь: солидно, внушительно. От проекта вообще веет размахом — Джефф Безос, поклонник творчества профессора, не поскупился на 450 млн. долларов, переплюнув бюджет «Игры престолов» и сделав свое детище самым дорогим сериалом в истории. «Кольца власти» выйдут в сентябре 2022 г.
Самое время: 3 января 2022 года Толкину исполнилось ровно 130 лет. Кстати, Бильбо Бэггинсу в конце «Властелина колец» было столько же.
События в новом сериале будут происходить за три тысячелетия до приключений Бильбо и Фродо — когда злодей Саурон только начинал сольную карьеру и старался погубить человеческое государство Нуменор, нечто среднее между Атлантидой и Британской империей. Эльфы, гномы и орки прилагаются. Как и темнейшие глубины, величайшие испытания, неистовые битвы и грандиозные крепости — в общем, как и с финансированием, здесь тоже все в превосходной степени. С такими масштабами обычно ассоциируется весь мир Толкина. Особенно после двадцатилетней давности кинотрилогии Питера Джексона, который изо всех сил давил именно на эту мегаломанскую педаль.
Имперец и любитель волшебства
За это Средиземье и любят, и не любят, обычно упуская из виду толкинскую двойственность. Она во всем: вроде бы, твердый христианин — но обожатель языческого волшебства; консерватор строгих нравов — но вдохновивший в 1960-е гг. левую хиппующую молодежь Америки.
Толкин любил ворчливо порассуждать о величии королей и пользе иерархий. Писатель был типичным британским имперцем, певцом «бремени белого человека» — и с горечью рассказывал, как гордые нуменорцы притесняют коренные народы Средиземья и вырубают леса для своих кораблей. Взахлеб описывал битвы — и при этом оказывался пацифистом, помнившим ужас мировой войны. Фродо в конце избавляется сначала не от кольца, а от оружия — «и светлого, и темного». И даже после победы страдает от того, что сегодня называется посттравматический синдром.
На этих мотивах, если создателям сериала хватит таланта и мудрости, можно построить историю, далекую от стереотипного бравурного фэнтези. Эта сложность и не дает Толкину состариться даже через сто лет, после того как он начал придумывать очертания Средиземья.
«Грезивший в одиночестве»
Есть, впрочем, еще кое-что, обычно упускаемое из виду, заглушаемое блеском спецэффектов и громом динамиков. Джон Рональд Руэл был принципиально и глубоко интровертным человеком — не в том смысле, что нелюдимым бирюком, но глубоко погруженным в себя и (если честно) не всегда рассчитывающим на понимание. Это чувствовалось даже в том, как он читал свои оксфордские лекции: студенты жаловались, что часто речь профессора было трудно понять, он на лету уходил в какие-то свои рассуждения, не сверяясь с уровнем собеседников.
Так получалось и с творчеством. Это мы знаем аккуратные красиво изданные томики «Хоббита», «Властелина колец» и «Сильмариллиона», а на самом-то деле большая часть наследия Толкина — наброски и черновики, перетекающие один в другой, заброшенные, противоречащие друг другу, переплетающиеся, как корни волшебного дерева. О публикациях он сначала не думал: как известно, первыми слушателями и читателями были семья и друзья-филологи. Тоже, в общем, внутренний круг.
Даже одного из первых толкинских персонажей и несомненного альтер-эго зовут Эриол — «тот, кто грезит в одиночестве». Еще не было Саурона, Гэндальфа и хоббитов, но уже были эльфы, лес, море и изумленный, восхищенный взгляд странника, который то ли спит, то ли видит волшебство наяву. Причем лес и море — настоящие, не какие-нибудь инопланетно-красивые; Толкин всегда подчеркивал, что пишет историю именно нашего мира в воображаемую эпоху.
Эриола он придумал в двадцать четыре, пытаясь найти утешение во мраке окопов Первой Мировой, когда то и дело приходили новости о гибели друзей и сам писатель не знал, сможет ли вернуться. Вернулся и прожил, в общем, счастливую и насыщенную жизнь, были и семья, и любимая наука, и — в поздние годы — мировое признание.
«Эльфы ушли насовсем»
Но в последней, написанной незадолго до смерти и довольно горькой сказке «Кузнец из Большого Вуттона», главный образ — тоже одинокий путник, пытающийся найти дорогу в Волшебную страну, удержать ускользающее ощущение поэзии и красоты. Где оно было настоящим? В детстве (которое продолжалось недолго, родители Толкина рано умерли)? В счастливые моменты первых встреч с будущей женой Эдит? Во время походов по горам Швейцарии и любимым английским графствам? Все это хорошо, но неизбежно исчезает. Остаются лишь память и язык, который может все это назвать и воскресить, хоть на время; придать ценность и красоту тому, что дорого. Отсюда и филология, и любовь к вымышленным языкам, и все эти головоломные и певучие слова: Оссирианд, Таурэморна, Альквалонде — в которых, по чувству Толкина, воплощается душа вещей. И может быть, признавался он, бог, в которого католик Дж. Р. Р. всегда искренне верил, способен воскресить прошлое и оживить фантазии. Когда-нибудь, где-нибудь. Пока же здесь остается чувство утраты и память. «Но эльфы ушли совсем, навсегда, и песням их здесь не звучать».
Эта меланхолия, пусть и светлая — не просто другая сторона медали (или кольца). Это ядро, тайная внутренняя комната, в которой все берет начало и проистекает вовне, но без ощущения которой Толкина просто невозможно понять.
В Оксфорде из его мест кое-что ушло, кое-что осталось. Паб «Орел и дитя», где он читал друзьям новые главы «Властелина», закрыт уже навсегда. На дом Толкина — обычный добропорядочный особнячок — тоже можно посмотреть лишь из-за забора, с дороги. Сельский ландшафт поглощен городом. Есть еще кладбище, где на камне высечены имена Джона, Эдит и любимых героев: Берена и Лутиэн. Есть дорожки вдоль реки Чаруэлл, и мельница, у которой он играл в детстве, — прототип Хоббитона, и серые высокие стены Уорикского замка — по-эльфийски Кортириона. Под стенами неторопливо ходят павлины да течет река Эйвон.
Федор Дубшан
«Росбалт»
