На ее спектаклях зал всегда полон. И никому в голову не приходит, что актриса всю жизнь мучается сомнениями: а нужно ли ей было идти на сцену? Чтобы найти ответ на этот вопрос, она придумала необычный спектакль: «Лариса Голубкина. Заплатки».
— Лариса Ивановна, ваше детство пришлось на трудные послевоенные годы. О чем тогда могла мечтать пятилетняя девочка? О настоящей кукле? О красивом платьице?
— Платьице у меня было, воздушное, потрясающей красоты. Я до сих пор его помню до мельчайших подробностей, потому что именно в нем впервые выступила перед «публикой». У нас во дворе был патефон. Его по вечерам выносили на улицу и ставили пластинки — Шульженко, Козина, Петра Лещенко. Я все песни знала наизусть. И когда однажды он сломался, я заявила, что буду петь вместо него. Помчалась домой, надела платье, залезла на стул и запела. Самой сильной мечтой было стать певицей.
— Нынешние родители подобные склонности в своих чадах всемерно поощряют даже при полном отсутствии способностей.
— У нас все с точностью до наоборот: папа был категорически против. Он был военным, человеком дисциплинированным, собранным и строгим. Я его, честно говоря, боялась. Видя, с каким удовольствием дочь поет, он всякий раз принимался меня пугать тем, какая это ненадежная жизненная стезя. Так что в музыкальное училище я поступила тайком от него. Меня поддержала мама. Когда все вышло наружу, папа очень сердился и смирился с ситуацией только тогда, когда я сказала, что буду учительницей музыки. А на самом деле я хотела петь в опере.
— Свою первую встречу с Большим театром помните?
— Это невозможно забыть! Мне было лет 15. У мамы была подруга, которой очень хотелось поближе познакомить меня со своим сыном. Маму такая перспектива тоже устраивала: сын друзей — идеальный вариант. Давали «Иоланту». Слушаю увертюру и предвкушаю волшебство. И тут появляется крупная женщина и начинает петь о терзаниях юного сердца. Иоланту пела весьма заслуженная артистка, пела прекрасно, но шок от несоответствия, так сказать, формы и содержания оказался сильнее. В общем, я дострадала до финала, как и положено воспитанной девочке.
— Желание снова побывать в Большом пропало надолго?
— Очень надолго. Я предпочитала слушать оперу по радио. В этом случае ничто не мешало мне представлять героиню молодой и красивой. Кстати, во всех спектаклях, которые я потом смотрела, исполнительницы главных партий были порой и постарше моей первой Иоланты. Впрочем, на мою любовь к опере это обстоятельство особо не влияло.
— Тем не менее, оперной певицей вы все-таки не стали. Почему?
— Струсила. Считала, что недостаточно хорошо пою: верхи звучат не так чисто, диапазон голоса не очень большой.
— А в оперетте блистать не хотелось?
— Я оперетту не люблю. К тому же для Сильвы или Марицы голос у меня низковат, а петь эксцентричных дам не первой молодости я не хотела.
— А что думали о вашем голосе педагоги?
— Мария Петровна Максакова, у которой я училась в ГИТИСе на факультете музыкального театра, очень меня любила. И все мне разрешала. В те времена студентам творческих вузов сниматься в кино не позволяли – чтобы не отвлекались от учебы. А она меня отпустила на съемки «Гусарской баллады». Потом начались всяческие творческие встречи, и она меня отпускала снова и снова. Очень радовалась за меня и, видимо, надеялась, что таким образом я смогу преодолеть неуверенность в себе, которая становилась все сильнее. Я даже хотела бросить институт — папа продолжал сердиться. Честно говоря, первые свои комплексы-«заплатки» я получила именно от него. И это было только начало.
— Даже оглушительный успех «Гусарской баллады» не помог вам от них избавиться?
— Кинофестивали, фотографы, автографы — это только вершина айсберга. Подводная часть оказалась гораздо коварнее. Я играла в спектаклях, но за мной всегда наблюдали очень придирчиво: петь-то она умеет, а вот какая она актриса? Но и уйти из театра, к примеру, на эстраду, я тоже не могла. В Москонцерте во мне видели драматическую актрису: играть она может, а вот петь. И мои сомнения насчет правильности выбранного пути становились все сильнее.
— А супруг Андрей Александрович Миронов вас поддерживал, помогал от «заплаток» избавиться?
— Мы с ним на эту тему никогда не говорили. Андрей все отдавал сцене, и я просто не считала себя вправе отнимать у него силы на разбор моих проблем. Тем более и он мне никогда ни на что не жаловался. Это в театре или на площадке я была актрисой. А дома — женой, мамой, хозяйкой. И меня это вполне устраивало. Я вообще считаю, что дом и семейное счастье держатся на женщине. Равноправия в семье нет и быть не может. Важно это вовремя понять и принять. И тогда жизнь наполняется радостью. Согласитесь, она у человека слишком короткая, чтобы тратить ее на ссоры, скандалы и выяснения, кто кого главнее и талантливей.
— Все полученные по жизни «заплатки» вы и собрали в своем спектакле?
— Это не совсем спектакль, потому что у него нет раз и навсегда зафиксированного драматического первоисточника. Мне не хотелось произносить чужой текст. Я всю жизнь только этим и занимаюсь. А это попытка разобраться в собственной жизни. Не придуманной, как это обычно бывает на столь модных нынче реалити-шоу, а подлинной. Без прикрас.
Виктория Пешкова, «Труд» (trud.ru)