Великая оперная певица, педагог, народная артистка Тамара Синявская представила книгу Муслима Магомаева «Живут во мне воспоминания».
— Тамара Ильинична, как проходила работа над книгой, понравился ли писательский опыт Муслиму Магометовичу?
— Вы знаете, это ведь не первый писательский опыт Муслима. Первую свою книгу он опубликовал в 1993 году, она называлась «Великий Ланца» — о жизни итальянского оперного певца Марио Ланца, который всю жизнь прожил в Америке. Для Магомаева Ланца был настоящим кумиром.
Затем, когда творческий путь Муслима был закончен и что-то «просигналило» сверху, он приступил к книге о себе. Это скорее не воспоминания, а его жизненные наблюдения. Первое издание называлось «Любовь моя – мелодия», а после, выдержав три переиздания, получило название «Живут во мне воспоминания». И я очень рада, что книга до сих пор вызывает у читателей интерес.
— Многие авторы сталкиваются с тем, что автобиографические книги писать очень сложно. Привлекал ли Муслим Магометович в помощь кого-нибудь из журналистов или писателей?
— Однажды Муслим пригласил одного молодого писателя, долго с ним беседовал, и тот в итоге написал материал, который Муслим не одобрил. Он внимательно прочитал текст, поблагодарил, заплатил автору за работу и расстался с ним. У Муслима сложилось впечатление, что от его рассказа ничего не осталось, это было совершенно чужое мнение, чужая трактовка. Вот так не состоялась та книга, зато постепенно родилась его личная.
Каждое лето мы уезжали на берег Каспийского моря, там у нас был симпатичный особнячок, где Муслим отдыхал и работал. Он по натуре жаворонок, вставал каждый день в пять утра (мне это непонятно, потому что я сова), и в то время, когда я еще спала, у него полным ходом шла работа. Я просыпалась каждое утро под стук его пишущей машинки.
Муслим описал практически всю свою жизнь с первых дней. Это были и первые детские впечатление от родного города Баку, и воспоминания о его бакинских друзьях, и эссе о московских коллегах и о тех, с кем он стажировался в Италии. Кстати, несмотря ни на что, Муслим не проронил ни одной кляксы в адрес своих друзей и коллег, он обо всех говорил только самое хорошее.
— Многие его поклонники до сих пор не понимают, почему он так рано ушел со сцены?
— Муслим Магомаев ушел не рано, а вовремя! Он начал петь еще совсем юным, и те концерты, на которых он выступал, были невероятно трудны в исполнении. А вы должны знать, когда у поющего человека уже не так хорошо со здоровьем, и это слышно в голосе, видно в походке, то лучше уйти на две минуты раньше, чем на три позже…. Магомаев всегда был к себе строг, он не мог демонстрировать свои болезни и слабости на публике. Поэтому в шестьдесят два года навсегда закончил карьеру.
— Значит, считаете, что лучше уйти со сцены раньше, чем позже?
— Думаю, этот вопрос не совсем ко мне. Каждый исполнитель должен знать себе цену, и если тебя уважают и любят в том качестве, какой ты есть, то пой ради бога. Но если прозвучал «звонок», что пора уходить, а человек тянет и не решается, то, конечно, это выглядит жалко. С болезнью Муслима я также ушла со сцены и, несмотря на то, что постоянно получаю предложения из Большого театра, скажем так, уже окончательно подвела черту. Недавно, кстати, меня позвали в «Пиковую даму» исполнить партию графини, но я человек честный и очень уважаю свою профессию. Я сказала: «Нет». Повторила подвиг Муслима и ушла ровно на пять минут раньше…
— Тамара Ильинична, вы всегда выглядели очень эффектно и сейчас по-прежнему привлекательны и свежи. Как вы поддерживаете форму?
— За комплимент спасибо. Но мне кажется, что о себе любимой говорить на публике нескромно, особенно когда приходится повторяться по пятьсот раз… А что касается внешнего вида, то все-таки я артистка. Я сорок лет пела на сцене Большого театра, поэтому постоянно находилась под прицелом камер. Держать себя в форме — многолетняя привычка. Сейчас я это делаю ради памяти Муслима.
— Муслим Магометович сам писал свои песни, а почему он их так редко исполнял?
— Так как он был максималистом, то писал песни на хорошие вокальные данные и для большого диапазона. Эти произведения звучали как арии, чтобы их исполнять, требовалось хорошее физическое здоровье. Написанные им песни прекрасные, но сложные, он исполнял их только в молодости, с годами стало сложнее. Но я очень надеюсь, что найдутся молодые певцы, которые смогут их исполнять, эти произведения являются ценным творческим наследием.
— А какие исполнители нравились Муслиму Магомаеву?
— Он с огромным интересом и уважением относился к итальянскому певцу Андре Бочеле. Тот был от рождения слепой, и огромная сосредоточенность на своем голосе, безусловно, отражалась на исполнении. Когда я преподаю своим ученикам, которые не очень понимают, о чем петь, то всегда предлагаю им закрыть глаза и прислушаться к своему аппарату. Я говорю: «Закройте глаза и представьте, о чем вы поете. Тогда вы будете петь очень чисто».
Вообще Муслим любил талантливых и увлеченных своей профессией людей и в общении был очень простым человеком. Но никогда при этом не допускал никакого панибратства.
— В обыденной жизни Муслим Магометович…
— Был неприхотливым и некапризным. Всегда благодарил меня за заботу, за понимание. За то, что мог уединиться в тишине с книжкой, отдохнуть, набраться сил.
— Каких поэтов или писателей он любил?
— Он обожал Пушкина. Очень любил Есенина. Последняя песня, которую он написал перед уходом, называлась «Прощай, Баку» — как раз на стихи Сергея Есенина. Так замкнулся круг… Еще он любил читать военные мемуары, биографии полководцев. Вообще он был разносторонним человеком, ему все было интересно.
— А были у него любимые места в Москве?
— Вы знаете, Москва его окрыляла. Есть такая песня Александры Пахмутовой: «Ты ворвался в жизнь, как озарение». Так Муслим, не побоюсь сравнения, как озарение ворвался в музыкальную жизнь Москвы. Он блестяще исполнил партию Фигаро, затем была песня «Бухенвальдский набат», услышав которую, люди, прошедшие войну, вставали и плакали. Он влюбился в Москву навсегда и безоглядно. У Магомаева было такое выражение: «Азербайджан — отец, а Россия – мать». Он всю жизнь прожил с этим ощущением.
Анжела Якубовская, «За Калужской заставой»