Жунька

Житейская история

Вот уже как с неделю Павел Сергеевич Чуянов ходил сам не свой. Это был старик небольшого роста, хиленький на вид, с редкой сединой на голове. Волновал его один и тот же вопрос – что делать с Жунькой?

Жунька – это свинья. Молоденькая, крупненькая, жирненькая. Что обычно делают с такими хрюшками под осень, всем известно – нож под сердце, и на сало. Всё это Павел Сергеевич прекрасно понимал и оттого-то и ходил хмурым. Не хотелось ему губить животное. И если была бы воля Павла Сергеевича, то жила бы его Жунька в хлеву, словно какая-нибудь собачонка в будке, пока не издохнет своей смертью. Но этого не позволяла супруга, Ирина Филипповна.

– Совсем ополоумел?! – ругалась она. – Она тебе что, кошечка какая, что ты её лелеять собрался? Чем она других лучше?
– Ну не могу я так. Понимаешь? Не могу, – вздыхал старик. – Жалко мне её, ведь как родная…
– С каких это пор ты со свиньёй породнился? – посмеивалась Ирина Филипповна. – Ну, тебя никто и не просит. Генку позовём. Он парень молодой, опытный, за бутылку хрюшку и заколет.

На этом весь разговор и заканчивался. Сами они людьми были городскими. Всю жизнь Павел Сергеевич прожил в городе, отработав сорок лет на стекольном заводе. Там же, в городе, в один из июньских тёплых вечеров, познакомились у фонтана. Прогуливаясь вечером по родному городу, любуясь огнями и отражением витрин, Павел у фонтана заприметил двух хорошеньких девиц в компании изрядно пьяного кавалера, который так и норовил обнять и поцеловать то одну, то другую. Павел сделал тому замечание: мол, нехорошо так себя вести в присутствии дам и тем более на улице. Девчата поблагодарили его и отошли в сторону, как бы за Пашкину спину. Понял он, что это вовсе не кавалер одной из них и что, скорее всего, возможно, и не совсем знакомый. И не применяя особой силы, Чуянов прогнал пьянчужку. Одной из девиц оказалась Ирина. Так и познакомились. До сих пор не забыть Павлу Сергеевичу тот вечер. Её ситцевое белое платье в ромашку и две смешные косы по бокам, как у первоклашки. А глаза! И улыбка. Эта нежная улыбка могла обогреть в самый ненастный день. Не смог Павел Сергеевич устоять перед такой красотой.

Ирина же оказалась не только красивой девушкой, но и очень весёлой и интересной. Приятно было с ней проводить время. Да и Павел в молодые годы не был скромнягой. Поговорить любил и, главное, умел, это тоже талант иметь надо. Один рассказывает – заслушаешься. И смешно, и живо. А другой начнёт мычать, что невыносимо слушать. И вроде всё то же самое говорит, но от скуки выть охота. Так и поженились. Ирина, отучившись в медицинском, устроилась в городскую областную больницу кардиологом. Вскоре молодой семье дали квартиру. <…>

Затем в молодой семье появился сын Иван. И всё пошло слаженно, хорошо, как у обычных людей. Ведь что ни говори, а всё же счастье – это, скорее всего, когда есть свой очаг, семья, и когда всё спокойно.
Время шло. Как-то незаметно пережили перестройку и не успели и глазом моргнуть, как уже в новом государстве. А в этом новом государстве с работой проблема, не говоря уже о новостройках для молодёжи. Вот уже и Иван подрос, женился. Работы стабильной не было, чтобы можно было снимать квартиру.

Подрабатывал, где придётся. В основном грузчиком на рынке. Многие тогда вкусили вкус безработицы. Даже люди искусства узнали этот горький вкус. Артисты театра и кино, любимцы миллионной публики, подрабатывали таксистами, сторожами или, как Иван, грузчиками. Каждый выживал, как мог. И потому пришлось Ивану привести супругу в родительскую двухкомнатную квартиру. В тесноте, как говорится, да не в обиде. Вот и внуки пошли, подрастать стали. Места в двушке стало не хватать, и потому пришлось Ивану с женой и детьми перебраться на съёмную квартиру. Благо, к тому времени в городе всё наладилось понемногу: и с работой, и с продуктами. Но всё равно приходилось крутиться, как белка в колесе. Из шкуры лезть, чтобы семью прокормить. Что ни говори, а съёмная квартира карман тянет. А кому охота, чтобы твоё чадо в рванье ходило гранит науки грызть? И потому Павел Сергеевич с Ириной Филипповной решили, как выйдут на пенсию, купить в деревне домик и перебраться туда. Много деревень в области почти заброшенных, где коротают свой век такие же пенсионеры, как и они. Да и цены на жильё там копеечные. Всё Ивану с внуками легче будет в их квартире жить. На свою-то вовек не заработать. А тут, гляди, год-другой, да и внуки школу окончат.

Вот и пришло то время, когда стали пожилые родители вместо зарплаты пенсию получать. И на накопленные сбережения (где-то и сын помог) купили в деревне, в сотне километров от города, домик. Но домик оказался неплохим, справным, даже печь была в хорошем состоянии. Так вот и зажили они со старухой деревенской жизнью. Из городских на старости лет деревенскими стали.

Что ни говори, а городская жизнь от сельской ой как отличается. Сильнее всего это испытал на себе Павел Сергеевич. Старухе чего, баба есть баба, та всегда работу в доме найдёт. Где приберётся, где у плиты похозяйничает, приготовит старику обед. А вот мужику городскому в деревне скучно стало. Скучно и обидно. Думалось, как сын в квартиру въедет, всё чаще родителей навещать станет, благодарность проявлять. Ан нет. Навестил пару-тройку раз, да и забросил посещать. Всё некогда да некогда. Городской. Дела. Это вы тут, мол, родители, теперь в деревне живёте, отдыхаете, жизни радуетесь, а там, в городе, за каждую копеечку нужно попотеть. Этим разговоры в основном и заканчивались. Совсем скис после этого Павел Сергеевич. Да и скука смертная одолела. Странно как-то, но рыбалку никак не мог полюбить. Сколько ни брал с собой удочку, как ни ходил на пруд, а всё не мог понять, чем же это занятие так людей забавляет. Сиди как истукан и жди, когда рыбёшка (которую и рыбёшкой толком-то не назвать – чуть больше мизинца) клюнет.

– На это, Сергеич, тоже, как душа ляжет, – говорил сосед Игнат Борисович. – Мне вот на пруду с удочкой интереснее посидеть, головастиков этих кошке половить. Тут ведь дело-то не в рыбе. Хотя каждому своё. Я душой отдыхаю. Понимаешь? Душой. А взять Митьку моего. Заставь-ка его тут с удочкой сидеть – ага, щас!

– Ну, всё хоть польза какая-то, – говорил Павел Сергеевич и без энтузиазма поглядывал на свой поплавок.
– Кому как, – отвечал Игнат Борисович. – Тебе, вижу, тоже радость эту не понять. – И, немного подумав, добавлял: – Оттого и мучаешься, что жить не умеешь.

А жить в деревне Павел Сергеевич действительно не умел. Не то что не умел, скорее не хотел. Больше полжизни проработал на заводе, лодырем никогда не был. Знал своё место и свою работу и всегда справно её выполнял. Здесь же, выйдя, бывало, с утра во двор, не знал, чем занять свои руки. Да и двором это толком не назовёшь. В сенях, в хлеву кругом щели, подгнившие доски, хлама много. Запасли к зиме дров. Хоть и сроду не колол дрова, но научился быстро. Хотя тоже удовольствия особого не доставляло растапливать печь или баню. Нудная работёнка. Не привык к такой Павел Сергеевич. Не привык.

Посовещавшись с женой и подлатав немного хлев, решил Павел Сергеевич завести хрюшку. Хоть какое-то разнообразие. С этой розовой животинкой всё интереснее стало жить. Начнём с того, что купили по неопытности совсем слабенького поросёночка. И пришлось старику выкармливать того, как младенца, из соски.

– Ну, вот и ребёночка на старости лет приобрёл, – улыбалась жена.

И действительно, прижмёт Павел Сергеевич это крохотное розовое тельце к груди, поднесёт бутылочку к пятачку и любуется, как тот, повизгивая, попивает молоко. Глазки прищурит, копытцем задним дёрнет время от времени – дитё есть дитё. И стал старик в хлеву днями и ночами пропадать. Не то чтобы работы много за поросёнком было, а как-то тянуло его туда. Понравилось Чуянову беседовать с хрюшкой.

Присядет, бывало, на табурет, погладит подругу за ухом и заведёт беседу о жизни. О своей жизни. Что-нибудь из прошлого. А Жуньке (так прозвал старик свою собеседницу) нравилась такая забота, и она сама, завидев Павла Сергеевича, тянулась к нему. Тот и хлебушком угостит, и яблоком.

А ещё повадился Павел Сергеевич Жуньку во двор выпускать и проводить там купательные процедуры. Приобрёл для этого специальную щётку. Наведёт в тазике тёплой воды, покрошит через тёрку мыла, аж пена через край, и давай своей любимице бока натирать докрасна. А поросёнку приятно, стоит, не шелохнётся. Только пятачком водит из стороны в сторону да повизгивает весело. И разве скажешь после этого, что свиньи – грязные животные? Ничего подобного. Жена, глядя на это, поначалу улыбалась. Чем бы дитя ни тешилось… Главное, что супруг занятие нашёл, а не ходит целыми днями с кислым лицом, не зная, чем себя занять. Но со временем стала показывать своё недовольство. Негоже это, что старик сутки напролёт со свиньёй играет.

– Ты ещё раскладушку поставь в хлеву, – ворчала Ирина Филипповна. – А то поросёнок без тебя не уснёт. Нашёл невесту.

Старик на это хитро, с прищуром, улыбался.

Было у Павла Сергеевича в деревне ещё одно занятие. Любил с утра или ближе к вечеру прогуливаться по погосту. Хотя ни родных, ни знакомых у него там не было, а всё же какая-то невидимая, непонятная сила тянула его на кладбище. Там легко думалось. А думать думу о жизни, о вечном Чуянов последнее время полюбил. С возрастом, что ли, это пришло, не понять. Или оттого, что времени, которого в городской суете катастрофически не хватало, теперь же было с излишком, и его нужно было куда-то и на что-то девать. А может, и оттого, что какой-то частичкой подсознания понимал, что не вечно ему топтать эту землю, радоваться рассвету и закату. Скоро придётся и ему лечь где-нибудь здесь, рядом с этими холмиками. Ничто в этом мире не вечно, а человек тем более.

Пройдётся старик, не спеша по кладбищу, остановится у какой-нибудь могилы и подолгу смотрит на крест. У каждого у них была своя судьба. Каждый внёс частичку себя в историю. Каждый прожил эту жизнь, как сумел. Кому-то больше было отмерено, кому-то меньше. Но каждый из них познал вкус жизни. И радость, и боль, и ненависть, и дружбу, и утрату, и любовь. Кто начальник, кто рабочий. Теперь это уже неважно. Здесь теперь все равны.

Полюбилась старику на кладбище одна могилка. Заброшенная могилка. Неухоженная. Покойница ещё в позапрошлом веке на эту землю явилась. Вот уж действительно много чего повидала и испытала за свою жизнь. А теперь лежит здесь скромненько. Внуки и правнуки, скорее всего, в город перебрались, городской жизнью живут. И приехать и прибраться на могилке некому. Да и местный народ, навещая родных и близких, проходит мимо этой могилы, поросшей бурьяном, и ни один на Пасху не приберётся на ней, не положит яичко или конфетку. Обидно. Чаще всего навещал эту могилку Павел Сергеевич. И каждый раз, поглядывая на покосившийся от старости крест, вспоминал сына. Придёт время, и они со старухой лягут где-нибудь здесь. Будет ли Иван навещать их? Или порастут могилки травою, что и памятника видно не будет?

Иван с семьёй приехал в пятницу вечером. За ужином Павел Сергеевич узнал, что Жуньку заколют завтра. Всю ночь пробыл старик в хлеву. А утром ушёл за деревню, уселся на пригорок и, уставившись на небо, любуясь пушистыми облаками, тихонько вздохнул:

– Вот так, поди, вегетарианцами и становятся.

Антон Лукин, «Литературная газета»