В Афганистане женщины почти не имеют прав — их подростками выдают замуж и запрещают конфликтовать с мужчинами. Одна из таких женщин решилась рассказать свою страшную и трагическую историю. Её выдали замуж в 13 лет, и после издевательств мужа она решилась на самосожжение. А в итоге бежала из страны с ребенком и теперь ждет смерти супруга, что забрать остальных детей…
Он называл это сексом
— Я помню, какой взволнованной была за неделю до свадьбы. Я была всего лишь ребенком, 13 лет от роду, и мысль, что буду пользоваться губной помадой, которая в любом другом случае была в нашем доме под запретом, захватила меня целиком. Я не до конца понимала, что значит быть замужем, но фантазии о свадьбе волновали донельзя. Даже мысли не было возражать против нее.
Только когда семья мужа привела меня в их дом, я поняла, что все это значит. В брачную ночь мой муж Карим навалился на меня всем телом. Одной рукой схватил мои руки, а другой заткнул мне рот. Было так больно, что я потеряла сознание. Несколько дней мне было так плохо, что меня отвезли в больницу. Но как только мне стало лучше, это произошло снова. И снова.
Карим был старше меня на несколько десятилетий. И был гораздо мощнее меня — закаленным, хотя и безработным, учителем боевых искусств – и мог с легкостью взять надо мной верх. Что он частенько и делал, когда ему требовалось удовлетворить свои потребности. Он называл это сексом, но для меня это было крайне болезненным и отвратительным насилием над моим телом.
Я упрашивала отца вернуть меня домой — чтобы они получили для меня развод. Женщина в Афганистане подать на развод не может. Если она просто произнесет это слово вслух, соберется вся округа и будет убеждать ее остаться с мужем. «Я заплатил твоему отцу выкуп за тебя, так что тебе придется спать со мной, когда бы я ни захотел», — заявил мне мой муж Карим, когда я отказалась заниматься с ним сексом.
Когда я впервые забеременела, я еще была ребенком и не знала, что ношу младенца. Карим бил меня за то, что мне нездоровилось. Однажды мы зашли к его сестре, и он пожаловался, какой ленивой я стала и вялой, и что меня рвало. Тогда-то моя золовка поняла, что это беременность. Но если я полагала, что могу рассчитывать на сочувствие от нее и ее матери, я ошибалась. Женщины его семьи заперли меня в сарае и по очереди избивали, чтобы «укрепить» перед материнством…
«Меня быстро охватило пламя»
Я не могу в точности восстановить в памяти тот момент, когда решила закончить свою жизнь самосожжением, чтобы избавиться от физического и психического насилия, которое выносила 6 лет. Это просто случилось.
В тот день, когда я решила сжечь себя, я сначала собралась в хамам – в нашем маленьком доме в афганском Герате не было ванной. Я экономила, чтобы раз в неделю позволить себе роскошь — помыться в общественных банях. Карим остановил меня. Он стал обзывать меня и обвинять в неверности. «Зачем тебе понадобилось идти в хамам? Ты собираешься встретиться с другим мужчиной?»
Он выкрикивал ругательства достаточно громко, чтобы слышали соседи. Он пытался очернить меня перед ними. Женщин в Афганистане за куда меньшие проступки забивают камнями до смерти, особенно в более отдаленных и консервативных частях страны, где местные племенные обычаи имеют большее значение, чем права женщин. Даже в более продвинутых городских поселениях правосудие ими пренебрегает, и многие женщины оказываются в тюрьме по обвинению в нарушении нравственности.
Обвинение в неверности и необходимость доказывать свою невиновность после всего, что я вынесла, стали последней соломинкой. Ярость, которая охватила меня, я не испытывала никогда прежде и никогда после. «Ты не мужчина, ты не женщина, ты – животное!» — крикнула я ему, а он лишь рассмеялся. Схватив на кухне канистру с жидкостью для розжига очага, я опрокинула ее на себя. Он сообразил, что я собираюсь сделать, и забрал спички.
Соседи, которые до тех пор подслушивали с благопристойного расстояния, ворвались в наш дом. Они попытались успокоить меня, но я только ревела, пока они твердили мне: «Не разрушай свою семью». Я все еще плакала, когда они ушли. Не говоря Кариму ни слова, я снова надела чадру, чтобы пойти смыть с себя горючее. Он вновь вцепился в меня и не отпускал. Меня затрясло от гнева, я схватила спички и чиркнула одной из них.
Должно быть, меня быстро охватило пламя, потому что жгучая ярость, которую я испытывала до этого, вдруг превратилась в страшную боль, пронизывавшую каждую клеточку моего существа. Дальше я мало что помню.
Ради детей вернулась к мучителю
Когда я пришла в себя в больнице, в ожогах и корчась от боли, у моей кровати сидел Карим с моим младшим сыном на руках. «Я врачам рассказал, — прошептал он мне на ухо, — что ты пострадала из-за несчастного случая на кухне». Но я сказала им правду, и персонал больницы помог мне связаться с родителями, которым не сообщили о моем состоянии.
Я получила ожоги 70 процентов тела, рук и ног. Я не могла ходить. Врачи лечили, хотя у меня не было денег. Меня спасли, но живой назвать меня было нельзя. Я находилась между жизнью и смертью. Попытка самосожжения была актом неповиновения. Но казалось, что даже в этой битве я потерпела фиаско.
После многомесячного лечения ожоги стали заживать. Я прошла курс интенсивной терапии. Прошли месяцы, прежде чем я оказалась в состоянии хотя бы просто сидеть прямо. Наконец, благодаря физиотерапии и сиделкам, я сумела встать и сделать свой первый за год шаг.
Ради своих троих детей я решила вернуться к Кариму. Мой отец предлагал добиваться развода, но я не могла пойти на это, поскольку знала, что потеряю детей. Разведенка в Афганистане не имеет никаких прав в отношении своих детей.
Несколько месяцев спустя, пока я еще восстанавливалась, Карим взял детей и меня в Индию в надежде получить статус беженца в представительстве Верховного комиссара ООН по делам беженцев. Однако он дал понять, что не собирается обеспечивать меня или наших детей, старшему из которых было только 7 лет. Он скорее предпочел бы, чтобы мы побирались у мечетей.
Первые дни в Дели я медленно, с трудом и сильной болью, блуждала по городу в поисках работы. Безуспешно, в основном, из-за плохого знания языка. Мы жили на пожертвования, ели только когда кто-нибудь проявлял жалость и давал еду. У меня не было медикаментов от ожогов, мои дети жили фактически на улице. Когда я уходила искать работу, Карим заставлял моих сыновей сидеть у мечетей и клянчить деньги. Он одевал старшего сына в старые тряпки и заставлял его нести малыша, завернутого в лохмотья, чтобы вызвать сострадание верующих.
«Но в этот раз я дала сдачи»
Потом, с помощью соседей, я начала учить хинди, тамошний язык. Я уже немного была с ним знакома благодаря болливудским фильмам, которые смотрела в детстве. Поскольку мои разговорные навыки улучшались, я придумала, как заработать немного денег.
Множество афганцев приезжали в индийскую столицу, чтобы получить медпомощь, и большинство не говорило ни на хинди, ни по-английски. Мои новоявленные умения – как языковые, так и топографические, поскольку я уже немного познакомилась с Дели – давали мне возможность за вознаграждение помогать им с логистикой и переводами.
Я связалась с афганской диаспорой, чтобы содействовать посещающим Дели землякам – бронировать для них гостиницы, записывать на прием к врачу, покупать лекарства, помогать с общественным транспортом и даже с экскурсиями и шопингом. Удивительно, откуда берутся силы, когда ты меньше всего этого ждешь. Когда думаешь, что достиг дна своей жизни, то вдруг понимаешь, что ты способен сделать больше, чем когда-либо прежде. В этом переживании есть что-то не от мира сего.
Через пару месяцев я уже зарабатывала до двух тысяч рупий (30 долларов) в день. Я готова была взяться за любую дополнительную работу, которую могла найти, например, отнести вещи в стирку или доставить афганскую еду. За полгода я даже смогла купить маленький скутер, чтобы ездить по городу и экономить на транспорте. Я зарабатывала больше, чем мой муж видел за всю свою жизнь, и расплачивалась за это ежедневными издевательствами.
Карим мог отобрать у меня большую часть денег и бить при малейшем поводе. Однажды спор из-за денег, которые я копила втайне от Карима, быстро перерос в рукоприкладство. Он пнул меня в живот и попытался задушить моим собственным шарфом. Но в этот раз я дала сдачи. Я закричала, и кто-то вызвал полицию. Я написала на него жалобу, и к делу подключилось посольство Афганистана. Когда явились дипломаты, я заявила, что хочу развода. Они отговаривали меня, и я вновь услышала: «Старайся все наладить. Зачем ты хочешь разрушить свой дом?»
Пыталась выкупить детей у мужа
Но теперь о моей ситуации знали в офисе Верховного комиссара ООН. Они отвергли прошение Карима о статусе беженца, а мое зарегистрировали отдельно. Вскоре после этого инцидента мои дети и я получили убежище. Карим пришел в ярость, когда узнал, и продолжил буянить в офисе ООН, разбив им окна. Этого оказалось достаточно, чтобы его депортировали. Но при этом он хотел забрать моих детей обратно в Афганистан, и, согласно афганским законам, ничто не могло ему помешать.
Я предложила ему пять лакхов афгани (6600 долларов) – все, что я скопила и заняла, – в обмен на детей. Он потребовал 10 лакхов. «Я трачу на тебя деньги. Я детям все покупаю», — говорил он, пытаясь спорить со мной в посольстве. Я рассказала им, через что он заставил меня пройти. «Истязания, рубцы от ожогов на моем теле и годы сексуального насилия – ты должен мне платить за это», — ответила я. Я знаю, что служащие посольства, не привыкшие, чтобы афганская женщина говорила подобным образом, были в шоке. Но никто не заступился за меня.
«Пять лакхов за двоих», — предложила я. Он отказался. В конце концов, благодаря усилиям комиссариата ООН, который предоставил мне юрисконсульта для переговоров с Каримом, я сумела за четыре лакха выговорить себе только младшего сына. В тот день я потеряла двоих своих детей и с тех пор их не видела.
Власти продержали Карима под арестом достаточно долго, чтобы я могла скрыться. Как только я покинула Индию, его отправили обратно в Афганистан. С тех пор каждый день он изводит мою семью. Он угрожал похитить мою младшую сестру, когда родители отказались выдать ее за него замуж. Но, в конце концов, в возрасте 21 года, я была разведена и свободна от него.
Это было 8 лет назад. Я построила новую жизнь на новом месте с моим сыном. Я устроилась на работу переводчиком в центре для беженцев в стране, которую теперь зову домом. Мое местонахождение неизвестно Кариму и его семье. Я смогла снять для нас маленькую квартирку и начать жизнь заново…
«Я жду, когда Карим умрет»
Я записала сына в подготовительный класс и сама стала учиться по вечерам, изучая английский язык и другие предметы. Наконец, я устроилась еще на две работы – в прачечной и официанткой. Я хочу зарабатывать достаточно, чтобы дать сыну такую жизнь, которой никогда не имела в Афганистане.
Я также выучилась водить машину и недавно купила новый автомобиль, чтобы самостоятельно добираться до работы и школы. В Афганистане я воображала себя за рулем, и это казалось несбыточной мечтой. Ныне я живу в стране, где у женщин так много прав. Передо мной открыто столько дорог, и я настолько уверена в себе, как никогда раньше.
Но все свободы мира не способны заглушить боль от утраты двоих моих сыновей. Я каждый день тоскую по ним. Старшему сейчас 13, его брату – девять. Я жду, когда Карим умрет, чтобы я могла воссоединиться со своими детьми. Но я представляю, что он рассказывает им обо мне ужасные вещи. Вероятно, они думают, что я бросила их и сбежала с младшим сыном. Я думаю о том разговоре, который нам предстоит, когда мы встретимся вновь. Я думаю о том, что я скажу, чтобы убедить их, что у меня никогда и мысли не было их оставлять.
Большая часть шрамов на моем теле зажила. На лице почти не осталось отметин, а те, что на руках и торсе, стали малозаметными. Остались эмоциональные травмы, но они напоминают мне, что я стала сильнее. Мои шрамы напоминают мне о моей потере, моих сыновьях, которые сейчас не со мной. Также они не дают забыть о многих других женщинах, которые не сумели сбежать от своих мучителей, как это удалось мне. И о тех, чьим освобождением стало пламя, в котором горела и я.
Ручи Кумар, Narratively (перевод Сергей Подосенов, «Инфо 24»)