Я находился в чикагской тюрьме сорок дней. Я должен был провести здесь эти дни за то, что водил машину в нетрезвом виде, а потом не отработал судебное наказание – 120 часов на общественных работах.
Судья был просто великолепен в своем справедливом гневе, напомнив мне судью Дредда из книги Марка Твена. Его гневно изогнутый перст указал на камеру, и меня туда отвели.
В этой тюрьме предварительного заключения были разные люди. В основном здесь были те, кто ожидал суда. Никто друг другу о себе правду не говорил.
По статистике, американцы, отбывшие заключение, после выхода из тюрьмы становятся слабыми и психически больными.
В Америке каждый человек, начиная с грудного возраста, знает, что он свободный гражданин, живущий в свободной стране. Так говорит школа, конституция, президенты. Никто – утверждают все – не может наказать в этой стране человека, если он законопослушный честный гражданин. Поэтому, когда человека арестовывают и лишают свободы, он к этому абсолютно психологически не готов и испытывает огромный стресс, великое потрясение, которое не проходит до конца жизни. И как следствие — после тюрьмы этот стресс продолжается и человек остаётся психически больным на всю жизнь.
За сорок дней я познакомился со многими горемыками, сидевшими со мной. Утром мы видели по телевизору арестованного человека, который попытался взять в банке наличные деньги с подложного чека, и в этом ему пыталась помочь его любовница, кассир банка. А вечером неудачного афериста привели к нам. Ему всё время хотелось смотреть на общем телевизоре канал, где показывались цены на бирже, а все остальные заключённые дружно желали смотреть бейсбол или мыльные оперы. Кстати, я обратил внимание, что люди, подозреваемые в убийстве, смотрели эти примитивно сентиментальные оперы с особым рвением и любовью. Они знали всех персонажей по именам, переживали, вздыхали, возмущались любовными изменами, иногда плакали; они жили жизнью этих придуманных опереточных героев. С интеллектуальным аферистом мы по утрам, к удивлению других заключённых, церемонно раскланивались.
Рядом со мной была камера адвоката, который неудачно повесил жену. Ему казалось, что всё рассчитано, и он вызвал полицию засвидетельствовать самоубийство. Жена неожиданно оказалось живой – и указала на него. Он был женат тридцать пять лет, и я спросил, почему он столько лет жил с ней, а не развёлся. Он ответил, что ненавидел её всегда, но боялся разводиться, чтобы не потерять дом и деньги. Я подумал: в этой короткой жизни потерять тридцать пять лет на ненависть – это ли не безумие! Тридцать пять лет ненавидеть человека и жить вместе – это ли не надругательство над собственной жизнью!
Был здесь наркодилер, кубинец, родившийся в Америке. Он выписывал «Нью-Йорк таймс», газету «Уолл-стрит джорнал» и элитный журнал «Нью-йоркер». Наркодилер учился в Гарварде, неплохо разбирался в литературе. Обвиняли его в провозе наркотиков на десять миллионов долларов.
Бывало, мы сталкивались с теми преступниками, которых показывали по новостям. Привели парня, который задушил свою одномесячную дочь за то, что она без перерыва плакала. У него было рыбье лицо и рыбьи глаза. Все заключённые его ненавидели. По ночам он истошно кричал. И его куда-то от нас увели.
Я беседовал с бывшим морским офицером. Он убил из пистолета человека, который на улице ударил ногой его собаку. Говорил мне:
– Может, я его не убил бы, но у собаки был рак, и ей было очень больно…
Но наибольшее впечатление на меня произвёл рыжий Чарли. В жизни у него была только одна большая страсть – деньги.
С шестнадцати лет он пошёл работать экскаваторщиком. Экскаваторщики в Америке зарабатывают много. Тратить деньги Чарли не мог, у него от этого начиналась депрессия. Он хотел их только копить. Всю жизнь он прожил в покосившемся полуразваленном домике, ремонтировал всё только сам. Брал несвежие продукты в церквях, где их раздавали неимущим. Женился без свадьбы, жена от него быстро убежала. Ни с кем не дружил, не выпивал, в компании не ходил. Чарли работал шесть с половиной дней в неделю: свободным было только первая половина дня в воскресенье. Утром он шёл в церковь.
Я спросил:
– А ты там жертвовал?
Он возмутился:
– Богу деньги не нужны. А люди – пусть они мне жертвуют!
После церкви он спешил к любовнице. Покупал в кондитерской за полцены два вчерашних пирожных, одно с жидким чаем съедал сам, второе отдавал любовнице. Ещё полчаса у них на что-то уходило. Потом он снова шёл к экскаватору, работать.
Вот что он мне поведал.
Деньги для него не были бумажками, они были осязаемой любовью. Он счастливо улыбался, вспоминая о них. Перед тем, как отнести в банк, много раз их пересчитывал. Эти мгновенья были для него самыми счастливыми. Когда он вспоминал о деньгах, пальцы его начинали нежно двигаться, мысленно перебирая купюры. Однажды он смущённо признался, что во время пересчёта денег у него случалась эрекция. И вот однажды на него пролился божий гнев.
Позвонил родной брат и предложил сделать маленький бизнес, сброситься по триста долларов, а заработать в два раза больше, то есть, вложить двоим 600, а получить 1200.
Три дня Чарли не спал, до этого он никому деньги не одалживал. Ему казалось, что он отдаст свою любовь в рабство.
– На сколько дней? – хрипло и убито спросил он у брата.
– На неделю!
Это была страшная неделя, с редким сном и мучениями. Через неделю позвонил брат и сообщил, что деньги они потеряли.
– Мои триста верни! – страшно закричал Чарли.
– Нет, – сказал брат, – мы потеряли оба; я свои, ты свои.
– Нет!– закричал Чарли.
Брат повесил трубку.
Ночью Чарли пошёл на строительную площадку, сел в свой огромный экскаватор, подъехал к дому брата и раздавил экскаватором его легковую машину…
Может быть, ему бы пришлось только залатить за раздавленную машину, хотя и это стало бы страшной трагедией. Но всё оказалось ещё хуже. Бедный Чарли не знал, что за несколько минут до того, как он подъехал к дому, жена брата возвратилась с вечеринки, зашла в дом, вспомнила, что забыла в машине сумку, вернулась, села в машину, и в это время на машину наполз экскаватор.
Она осталась жива, но сделалась калекой.
Чарли грозил большой тюремный срок и выплата компенсации покалеченному человеку. Чарли стонал:
– Адвоката брать не буду, я не хочу ему платить! Я сам себя защищу! Может, судья поймёт, какой подлец мой брат, и оправдает меня!
Я знал, что Чарли обречён.
Из тюрьмы заключённых уводили на суд, потом их возвращали и через несколько дней увозили в постоянные тюрьмы.
На суд уходил высокий крепкий Чарли. После суда вернулся согнутый старик со слезящимися полубезумными глазами.
– Восемь лет… И всю жизнь ей выплачивать… Конфисковали все мои деньги…
Я знал, что здесь утешения не нужны. И поэтому в ответ произнёс плохое слово. И я знал, что долго Чарли не протянет.
Через несколько дней я вышел из тюремных ворот, оставив внутри Чарли и всех других, выброшенных в мусорный бак жизни.
За воротами тюрьмы меня встретил старый священник. Я рассказал ему о Чарли. Он спросил:
– Что думаете об этом вы?
– Мне кажется, что все мы мало отличаемся от Чарли, только тратим чуть больше времени и денег на еду и развлечения. И нам иногда тоже хочется наехать экскаватором на жизнь, расплющить ее и стать счастливым…
Священник внимательно взглянул на меня добрым глазом:
– В тюрьме вы изменились…
Я подумал и спросил:
– Отец, а может быть, я поумнел?
Михаил Моргулис, «Чайка»