Сериал «Мир! Дружба! Жвачка!» посвящен лихим 90-м. Режиссер Илья Аксенов рассказал, что такое универсальная драма и как корректно снимать то, что было в твоем детстве.
— С первых серий я не мог понять, что это: драма или комедия? Трейлеры представляли «Мир! Дружба! Жвачка!» как какой-то ностальгический пустячок, типа «Восьмидесятые». Как вы сами определяете жанр сериала?
— Креативный продюсер говорит «драмеди», но для меня это обычная драма. Комедия все же за счет интонации, а не драматургического наполнения. Не хотелось нам это делать на серьезных бровях.
— Но не я один купился на легковесность первых серий. У вас не было мысли задать драматический накал уже с самого начала, чтобы зритель мог сразу понять, что ему предстоит впереди?
— Целей мы таких не ставили, но, оглядываясь уже на проделанную работу, понимаю, что мы подсознательно хотели набрать обороты, чтобы потом бить обухом по голове. Лично я не имею ничего против таких манипуляций со зрителем. Это как у любого аттракциона — сначала надо привлечь внимание, а потом удивлять.
— Вы же совсем молодой человек. В 1993 году, когда происходят события сериала, вам было, если я не ошибаюсь, 4 года. Как вы попали в этот проект и как справились с таким наваристым и сложным материалом?
— Сценаристы написали универсальную понятную драму отношений людей, моя задача была только не соврать с эпохой и передать свое ощущение детства.
— Откуда вы знаете про все эти мелочи, вроде чеканки на стенах, выращивания лука на подоконниках, примитивных компьютерных игр и так далее?
— Из детства и юности. Это работа команды: от сценариста до самого последнего ассистента художника. Я старался не мешать профессионалам делать свою работу.
— Вносились ли какие-то правки с вашей стороны в сценарий в процессе съемок?
— Меня взяли в сценарную группу после пилота. Мы написали вместе поэпизодники, я уже отвалился на этапе диалогов третьей серии, потому что началась подготовка к съемке. Ну и, если честно, сценарий переписывался каждый день: до смены, во время смены и после смены. Мы даже в самую финальную смену переписывали диалог, правили, меняли мизансцену и переделывали. Много предлагали актеры, очень много импровизировали.
— Как строились отношения во время съемок между вами, сценаристами и креативными продюсерами?
— Автор идеи и один из продюсеров Антон Щукин еще на берегу поставил правило — последнее решение за ним. Но потом он сказал: «Снимай, как для себя». Это было очень парадоксальное условие, так как по факту сценарист (или продюсер) мог уволить режиссера, но при этом режиссер «делает для себя». Так устроена работа в Good Story Media, я согласился с этим условием. Поначалу мои предложения по оптике, стилю съемки, работе с актерами вызывали напряжение. Потом мы притерлись друг к другу и появилось доверие. Меня уважали как режиссера и давали делать свою работу, я не лез в дела креативного продюсера. Я старался давать себе отчет в том, что есть иерархия, но и при этом старался снимать «как для себя». К концу съемки мы уже слились в единый организм, и никаких противоречий не было.
Кастинг, по большей части, — это выбор Антона Щукина и сценаристов Пети Внукова и Саши Белова. Я изначально не так представлял себе героев и в этом очень ошибался. Сильный ансамбль — это заслуга продюсера и креативного продюсера. Они давно живут с этой историей, и мне оставалось только учиться у них.
— У вас очень много актеров, практически не известных широкой публике. Долго ли шел подбор артистов?
— Невероятно долго. Вовку поменяли на пилоте, потом год искали нового актера. Я попросил своего отца посмотреть в секции в Туле, где я когда-то занимался, какие есть пацаны лет 13-14. Он мне прислал фотки, мне понравился Егор Абрамов, я попросил привезти его в Москву. Он приехал, в первый раз в своей жизни пришел на кастинг и все правильно сделал. Потом оказалось, что Егор — сын моего тренера по самбо из детства и брат моего друга из параллельного класса.
— Долго шла работа над пилотом?
— У меня полгода. У Антона Щукина лет восемь, если не ошибаюсь.
— Как снимались сцены с погонями и вообще передвижениями на машинах и мотоциклах.
— Это был спортивный дрон, который шел на убой. Он врезался, падал, ломал лопасти. Такова судьба спортивных дронов.
— Почему вы используете lens flare (блики)? Их применяют в фантастических фильмах, здесь же все предельно реалистично. Зачем они в таком сериале?
— Они сами залетали в кадр. Я бил по рукам оператора, чтобы он не боролся с ними. Сначала оператор сопротивлялся, а потом он и сам кайфанул от этого. Они передали ощущение лета, как будто лучи проходят через ресницы. То есть, это неспециально, это случайно — и в этом весь кайф.
Родион Чемонин
tvkinoradio.ru