Актриса рассказала о праздновании 100-летнего юбилея Театра имени Вахтангова, нестандартной внешности и мате на сцене.
О театре
— Что сделал наш театр, наш директор и наша невероятная армия работников? Открыт памятник, который делался все лето, полностью заменены все колосники (верхняя часть сцены, служит для установки сценических механизмов и для работ, связанных с подвеской элементов оформления спектакля. – Ред.), и на праздновании было показано шоу с самым современным светом. Напечатаны книги. За 100-летний период я проработала в Театре имени Вахтангова 34 сезона. Я вам хочу сказать абсолютно осознанно: у нас лучший театр.
В 1988 году атмосфера была потрясающая, талантов было в избытке, потому что были живы и Юрий Васильевич Яковлев, и Владимир Абрамович Этуш, и Григорий Андреевич Абрикосов, и Алла Александровна Казанская, и Людмила Васильевна Целиковская, и Елена Борисовна Добронравова. И вот прихожу я. Моим художественным руководителем стал Михаил Александрович Ульянов, это был сначала мой дедушка, а потом отец. Он реально выставил меня вперед и дал мне этот счастливый лотерейный билет. Сегодня беговые лошади нашего театра – это те, кого поставил Ульянов. И при этом пришли четыре режиссера: Петр Наумович Фоменко, Гарий Маркович Черняховский, Аркадий Фридрихович Кац и Роман Григорьевич Виктюк. И через все эти божественные длани, через эти философии мне довелось пройти, с каждым из них было сделано по несколько работ.
Мат на сцене я ненавижу. Единственный человек убедил меня в том, что это возможно в театре, это Алексей Вертков, играет Венечку Ерофеева в спектакле «Москва-Петушки» Сергея Женовача. Вот он произносит матерные слова так, что они звучат абсолютно органично, и он так похож на самого Ерофеева. Невероятно талантлив, вызывает у меня только восторг и восхищение, сопереживание и сострадание.
О внешности и об отце
— Я всегда басила, у меня сиплый голос. С детства привыкла к тому, что я выделяюсь: что у меня самый длинный нос в классе из девочек, что я сама очень длинная и худая (прозвища у меня были Рулька и Айсберг). Класса с пятого я понимала, что вхожу во взрослую жизнь таким осознанным гадким утенком. И либо у меня есть шанс превратиться в лебедя, либо я стану пелядью (озёрно-речная рыба, род сигов. – Ред.).
Мой отец Илья Григорьевич Рутберг был режиссером, педагогом, он выходил на сцену в качестве мима, прекрасно играл в кино. Папа совмещал это все, он обладал таким выразительным жестом, у него пело тело, он был фантастически одарен движенчески, музыкально. Так что он был больше чем актером. Он и ставил, и много сам придумывал. Отца долго пытались убедить, что на мне природа отдохнула, но он сказал мне: «Давай! И никого не слушай». Но, конечно, я оставалась его дочкой. Это сильно влияет на нервную систему, на психику. Папа не переступал порог Щукинского училища, пока у меня не начались дипломные спектакли. Я сказала: «Пап, если ты придешь, я тебя выгоню».
О лучшей роли
У меня есть очень важная роль, сущностная. Это моя первая работа в Театре Вахтангова, «Зойкина квартира» по Булгакову. Когда мы играли спектакль в училище, я только два раза сыграла Зойку, а в основном небольшие роли. Мы выпустили этот спектакль, и это был третий случай в истории существования нашего училища, когда студенческий спектакль был перенесен на большую сцену – Театра Вахтангова.
Но главная роль в Театре Вахтангова – вот это был старт! После училища на сцене Театра у меня был физиологический испуг, я не могла нормально звучать, и только на десятом спектакле меня прорвало. А у Аркадия Фридриховича Каца – это было что-то, полет валькирии. Какие аплодисменты после «Шикарного вальса» с Филиппенко, а потом с Маковецким! Хлопали все: и артисты, и зрители. Такое редко бывает в жизни!
Полина Ермолаева, http://thecity.m24.ru